Леонов Сергей Леонидович — Диссертации — Известные ученые

1. Bogdanoff J.L., Kozin F. Probabilistic Models of Comulative Damage. New York. Chichester. Bristane. Toronto. Singapore: John Wiley & Sons, 1985. -334 p.

2. Chase K.W. Technical overview of the CATs Sistem for tolerance analysis of mechanical assemblies // ADCATS Reports, 1993, № 9.

3. Computer aided tolerancing / Edited by Fumihiko K. London: Chapman & Hall, 1996. 342 p.

4. Damezt K., Balzer D. Nichi Lineare Optimiezung fîiz modeliezung und Prozesstoezung (Algorihmen. Programmen. Anwendungen). Berlin: Akademie — Vezlag, 1976. — 202 s.

5. Development of a new Radial lip seal withnibber and PTFE lips. Saito T., Iida S., Wada N., Heinzen S.R., Nishina H. \ ASLE Transactions, vol. 13 n.4.,1971, -P. 289-295.

6. Greenwood W.H., Chase K.W. A new tolerance analysis method for designers and manufactureses // I. Eng. Industry. Trans. ASME. 1987. Vol. 109, №2. -P.l 12-116.

7. Parkinson D.В. The applikation of reliability methods to tolerancing // ASME. 1982. Vol 104. №3. p 50-59.

8. Анурьев В.И. Справочник конструктора-машиностроителя. В 3-х т. / Под. ред. И.Н. Жестовой. -М.: Машиностроение, 1999.

9. Артемьев Ю.Н. Качество ремонта и надежность машин в сельском хозяйстве. М.: Колос, 1983. — 389 с.

10. Ачкасов К.А. Прогрессивные способы ремонта сельскохозяйственной техники. — М.: Колос, 1984. 356 с.

11. Бабусенко С.М. Исследование проворачивания колец подшипников качения в процессе работы: Дис. канд. техн. наук. — М.: МИИСП, 1976. — 203 с.

12. Бабусенко С.М. Проектирование ремонтных предприятий. — М.: Колос,1981.-295 с.

13. Балашов В.А. Исследование длительной прочности посадок с натягом и отбор полей допусков из системы ИСО: Дис. канд. техн. наук. Пенза: 1974.-188 с.

14. Баранов Г.Г. О выборе допусков, обеспечивающих заданную точность и наименьшею стоимость его изготовления // Кн.: Труды института машиноведения.-Вып. 2. AH GGGP, 1956:-G. 130-134:

15. Баскаков В.Н., Лельчук A.JI. Методические указания по оценке динамики изнашивания деталей машин в условиях специализированных ремонтных предприятий / Под общ. ред. Н.Ф. Тельнова. М.: МИИСП, 1985. — 42 с.

16. Батищев А.Н., Голубев И.Г., Лялякин В.П. Восстановление деталей сельскохозяйственной техники. М.: Информагротех, 1985. — 294 с.

17. Батищев А.Н. Ресурсосберегающие технологии восстановления деталей гальваническими покрытиями: Дис. докт. техн. наук в виде научного доклада. М., 1992. — 53 с.

18. Баусов A.M. Повышение долговечности подшипниковых узлов, вентиляторов тракторов кл. 0,6 и 0,9 применением магнитожидкостных уплотнений: Дис. канд. техн. наук. М. МИИСП, 1991. — 136 с.

19. Башта Т.М. Машиностроительная гидравлика. Справочное пособие — М.: Машиностроение, 1971. — 671с.

20. Белов В.М. Коэффициент запаса точности как критерий расчета ресурса деталей // Надежность и контроль качества. 1988. — № 6. С.32-36.

21. Белоусов А.П. Проектирование станочных приспособлений. — М.: Высшая школа, 1980.-240 с.

22. Белявцев A.B., Крутилин В.А. Механизация сельскохозяйственного производства. М.: Агропромиздат, 1991. — 207 с.

23. Бобровников Г.А. Исследование прочности прессовых соединений с антикоррозионными покрытиями//Известия вузов. — 1964.-№ 5.—С. 90—97.

24. Болотин В.В. Прогнозирование ресурса машин и конструкций. — М.:

25. Машиностроение, 1984. 280 с.

26. Борисов М.В., Павлов И.А., Постников В.И. Ускоренные испытания соединений на износостойкость как основа повышения их качества. — М.: Издательство стандартов. 1976. — 352 с.

27. Бочкарев В.Н. Решение задачи по экономической оптимизации допусков // Стандарты и качество. 1980. — № 6. — С. 17-25.

28. Бугаев В.НГ Восстановление деталей и повышение ресурса топливной аппаратуры тракторных и автомобильных дизелей термодиффузионной металлизацией: Дис. д-ра техн. наук. М.: МИИСП, 1987. — 289 с.

29. Биргер И.А. и др. Расчет на прочность деталей машин: Справочник- 4-е изд., перераб. и доп. М.: Машиностроение, 1993. — 640 с.

30. Булатов А.П. и др. Основы теории точности машин и приборов / Под ред. Иванова В.А. СПб. Институт проблем машиноведения РАН, 1993. — 233 с.

31. Васьков В.И. Исследование влияния динамических нагрузок на долговечность сопряжений вал подшипник: Дис. канд. техн. наук. — Саратов.: ССХИ, 1973. — 142 с.

32. Вечтомов A.A., Куликов A.A., Методические указания и задания к курсовой работе по взаимозаменяемости, стандартизации и техническим измерениям. 4.1 и II.- М.: МИИСП, 1989.

33. Волков Б.Н., Кубарев А.И. Надежность изделий и функциональная взаимозаменяемость // Кн.: Применение методов функциональной взаимозаменяемости в решении задач надежности. — М.: ВНИИНмаш, 1978.-С. 1-12.

34. Восстановление автомобильных деталей: Технология и оборудование/ В.Е. Канарчук, А.Д. Чигринец, O.JI. Голяк, П.М. Шоцкий. М.: Транспорт, 1995.-305 с.

35. Вучков И, Боязжиева JL, Солаков Е. Прикладной регрессионный анализ — М.: Финансы и статистика, 1987. 274 с.

36. Галь И.Е., Прокофьев A.A., Суржин B.C. Восстановление натяга внеподвижных соединениях // Вестник машиностроения. — 1966. — № 10. — С. 47-58.

37. Гнеденко Б.В. Курс теории вероятностей. М.: Наука, 1988. — 448 с.

38. Голубев А.И., Кондаков JI.A. Уплотнения и уплотнительная техника. — М.: Машиностроение, 1985. —463 с.

39. Голубев Г.А. О динамическом эффекте, возникающем в манжетных уплотнителБныхг узлах быстровращающихся валов // Сборник вопросов трения и проблем смазки. М.: Наука, 1988. 252 с.

40. Голубев Г.А., Кукин Г.Н., Лазарев Г.Е., Чичинадзе A.B. Контактные уплотнения вращающихся валов. М.: Машиностроение, 1976. — 264 с.

41. Голубев И.Г. Обеспечение долговечности восстановленных деталей и соединений сельскохозяйственной техники и увеличенными допусками размеров и посадок: Дис. д-ра техн. наук.- М.: РГАУ, 1997. 285 с.

42. Гольденберг М.Б. Исследование износов и способов восстановления прессовых соединений на примере неподвижных сопряжении ролик-шпиндель: Автореф. дис. канд. техн. наук. Саратов, ССХИ, 1972. — 31 с.

43. ГОСТ 23.001-77. Обеспечение износостойкости изделий. Основные положения.- М.: Изд-во стандартов, 1986.

44. ГОСТ 23.002-78. Обеспечение износостойкости изделий. Трение, изнашивание и смазка. Термины и определения. М.: Изд-во стандартов, 1985.

45. ГОСТ 23.224-86. Обеспечение износостойкости изделий. Методы оценки износостойкости восстановленных деталей. М.: Изд-во стандартов, 1989.

46. ГОСТ 25346-89. Основные нормы взаимозаменяемости. Единая система допусков и посадок. Общие положения, ряды допусков и основных отклонений. -М.: Изд-во стандартов, 1989.

47. ГОСТ 25347-82 ЕСДП. Поля допусков и рекомендуемые посадки. М.: Изд-во стандартов, 1988.

48. ГОСТ 27.302-86. Надежность в технике. Методы определениядопускаемого отклонения параметра технического состояния и прогнозирования остаточного ресурса составных частей агрегатов машин. -М.: Изд-во стандартов, 1987.

49. ГОСТ 27310-87. Комбайны картофелеуборочные. Общие технические условия. — М.: Изд-во стандартов, 1987.

50. ГОСТ 27860-88. Детали трущихся сопряжений. Методы измерения износа.-М.: Изд-во стандартов,-1988;

51. ГОСТ 3325-85. Подшипники качения. Поля допусков и технические требования к посадочным поверхностям валов и корпусов. Посадки. — М.: Изд-во стандартов, 1986.

52. ГОСТ 4.17-80. СПКП. Уплотнители резиновые контактные. Номенклатура показателей. -М.: Изд-во стандартов, 1988.

53. ГОСТ 8.009-84. ГСИ. Нормируемые метрологические характеристики средств измерений. М.: Изд-во стандартов, 1984.

54. ГОСТ 8.051-81. ГСИ. Погрешности, допускаемые при измерении линейных размеров до 500 мм. М.: Изд-во стандартов, 1986.

55. ГОСТ 8.207-76. ГСИ. Прямые измерения с многократными наблюдениями. Методы обработки результатов наблюдений. М.: Изд-во стандартов, 1988.

56. ГОСТ 8752-79. Манжеты резиновые армированные для валов. Технические условия. М.: Изд-во стандартов, 1990.

57. Гурьев И.В. Исследование применения упрочняюще калибрующего инструмента для восстановления сопряжении под подшипники качения при ремонте машин: Автореф. дис. канд. техн. наук.-М.: МИИСП, 1974.— 20 с.

58. Дагис З.С. Методические указания по определению допустимых и предельных износов деталей и их соединений. — Алексеевка: Целинный филиал ГОСНИТИ, 1982. 139 с.

59. Дехтеринский Л.В., Апсин В.П. Размерный анализ ремонтируемыхсоставных частей автомобилей и дорожных машин. М.: МАДИ, 1988. 47 с.

60. Демиденко Е.З. Оптимизация и регрессия. М.: Наука, 1989. — 286 с.

61. Демко А. А. Исследование фреттинг-процесса в условиях работы сопряжении сельскохозяйственных машин: Дис. канд. техн. наук. Киев.: КСХА, 1972.-178 с.

62. Дмитриев JI.H. Исследование влияния погрешностей формы сопрягаемых деталей на- прочность прессовых* соединений:- Автореф. Дис; канд: техн; наук. Ростов на Дону.: РДТУ, 1964. — 16 е.

63. Демин Ф.И., Суков О.С. Прогнозирование и обеспечение точности сборочных параметров изделий сложной конструктивной формы // Проблемы машиностроения и автоматизации, 1996, № 1-2. С. 108—113.

64. Допуски и посадки: Справочник. В 2 ч. / М.А. Палей, А.Б. Романов, В.А. Брагинский. Т.1. СПб.: Политехника, 1992. 543 е.; Т. 2. СПб.: Политехника, 1993.-448 с.

65. Дунаев П.Ф., Леликов О.П. Расчет допусков размеров. М.: Машиностроение, 2001. — 240 с.

66. Ерохин М.Н. Принципы повышения надежности и эффективности эксплуатации сельскохозяйственной техники (на примере картофелеуборочных комбайнов): Дис. д-ра техн. наук в форме научного доклада. М.: МГАУ, 1994. — 76 с.

67. Житомерский В.К. Уплотнения. М.: Машиностроение, 1964. — 154 с.

68. Иванов А.И. Повышение эффективности ремонта и эксплуатации сельскохозяйственных машин (путем оптимизации размерных параметров): Дис. д-ра техн. наук. — М.: МИИСП, 1973. 412 с.

69. Иванов А.И., Полещенко П.В., Бабусенко С.М. и др. Взаимозаменяемость в ремонте и эксплуатации машин. — М.: Колос, 1969. — 320 с.

70. Иванов В.П. Технологическая подготовка ремонтного производства в условиях рынка // Механизация и электрификация сельского хозяйства. — 1994. -№11. С. 27-28.

71. Иванов М.Н. Детали машин. М.: Высшая школа, 1998. — 338 с.

72. Исиват X., Хирано Ф. Влияние эксцентриситета вала на работу гидравлических уплотнений // Кн.: Проблемы современной уплотнительной техники. — М.: Мир, 1967.

73. Карепин П.А. Обоснование технических требований на предремонтное диагностирование тракторного двигателя (на примере кривошипно-шатунного механизма двигателя^ СМД-14): Дис. канд: техн; наук: — М:г МИИСП, 1981.- 189 с.

74. Карепин П;А. Теоретические законы распределения и их обоснование в задачах анализа точности многогранных размерных цепей. — М.: МГАУ, 1999.-256 с.

75. Карпузов В.В. Повышение долговечности сборочных единиц с жесткими компенсаторами при ремонте машин. Автореф. дис. канд. техн. наук. — М.: МИИСП, 1985.-16 с.

76. Касавченко Е.В. Исследование и разработка методов повышения надежности уплотнительных узлов тракторов «Кировец» при капитальном ремонте: Дис. канд. тех. наук. — Л. Пушкин: ЛСХИ, 1980. — 196 с.

77. Касьянов В.Е. Повышение надежности машин за счет оптимизации и нормирования допусков на параметры деталей // Надежность и контроль качества. 1989. — № 5. — С. 28-41.

78. Коваленко И.Н., Филиппова АА. Теория вероятностей и математическая статистика. — М.: Высшая школа, 1982. — 256 с.

79. Кожуро Л.М. Технологические основы восстановления и упрочнения деталей машин электромагнитной наплавкой: Автореф. дис. д-ра техн. наук. М:: МГАУ, 1995. — 32 с.

80. Коморницкий-Кузнецов В.К. Исследование фрикционных характеристик уплотнений вращающихся валов: Автореф. дис. канд. техн. наук — М.: МИИСП, 1973.-19 с.

81. Конкин Ю.А. Экономика ремонта сельскохозяйственной техники. — М.:

82. Агропромиздат, 1990. 384 с.

83. Косов М.Г., Кутин A.A., Саакян Р.В., Червяков JI.M. Моделирование точности при проектировании технологических машин. — М.: СТАНКИН, 1997. 104 с.

84. Крагельский И.В., Добыгин М.Н., Комбалов B.C. Основы расчетов на трение и износ. М.: Машиностроение, 1997 — 526 с.

85. Кряжков В:М: Надежность и качество сельскохозяйственной» техники. — М.: Машиностроение, 1989.-335 с.

86. Курчаткин В.В. Восстановление посадок подшипников качения сельскохозяйственной техники полимерными материалами. Дис. д-ра техн. наук. М.: МГАУ, 1989. — 333 с.

87. Левицкий Ю.А. Исследование предельного износа и способов восстановления деталей манжетных уплотнений вращающихся валов при ремонте тракторов и сельскохозяйственных машин: Автореф. дис. канд. техн. наук. Челябинск: ЧИМЭСХ, 1974. — 18 с.

88. Лезин П.П. Формирование надежности сельскохозяйственной техники при ее ремонте. Саратов: СГУ, 1987. — 196 с.

89. Лельчук Л.М. и др. Оценка предельных износов и зазоров в сопряжениях сельскохозяйственных тракторов. — М.: ВНИИНМАШ, 1983. 18 с.

90. Леонов O.A. Повышение долговечности подвижных соединений «вал-уплотнение» оптимизацией точностных параметров (на примере редукторов картофелеуборочных комбайнов): Дис. канд. техн. наук. — М: МГАУ, 1993.- 185 с.

91. Леонов O.A., Вечтомов A.A. Расчет оптимального сдвига полей допусков для любого числа сопрягаемых размеров // Технический сервиис в АПК: Сб. науч. трудов МГАУ. М.: МГАУ, 1995. — С.45-48.

92. Леонов O.A. Курсовое проектирование по метрологии, стандартизации и квалиметрии. М.: МГАУ, 2002. — 168 с.

93. Леонов O.A. Взаимозаменяемость унифицированных соединений при ремонте мельскохозяйственной техники. Монография. — М.: ФГОУ ВПО МГАУ, 2003: 167 с.

94. Марков H.H. Нормирование точности в машиностроении— М.: Изд-во «Станкин», 1992 320 с.

95. Манжеты резиновые армированные для валов. М.: Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения. Министерство перерабатывающей и нефтехимической промышленности. СССР. ОНТИ — М.: НАТИ, 1972.-58 с.

96. Машиностроение. Энциклопедия / Ред. совет: К.В. Фролов (пред) и др.— -М.: Машиностроение. Детали машин. Конструкционная прочность. Трение, износ, смазка. T.IV-1 / Д.Н. Решетов, А.П. Гусенков, Ю.Н. Дроздов и др.; Под общ. ред. Д.Н. Решетова. 864 с.

97. Методика технико-экономического обоснования способов восстановления деталей машин. М.: ГОСНИТИ, 1988. — 24 с.

98. Методические рекомендации. Надежность в технике. Методы прогнозирования показателей параметрической надежности изделий машиностроения по результатам кратковременных испытаний или эксплуатации.- М.: ВНИИММАШ, 1980. 48 с.

99. МИ 1967-89. ГСИ. Выбор методов и средств измерений при разработке методик выполнения измерений. Общие положения. — М.: Изд-во стандартов, 1989.

100. МР 238-87. Надежность в технике. Методы расчета допускаемых значений износа типовых элементов изделий. — М.: ВНИИНМАШ, 1987. — 52 с.

101. Михлин В.М. Прогнозирование технического состояния машин. — М.: Колос, 1976. -288 с.

102. Михлин В.М и др. Таблицы показателей для определения надежности элементов, вида и срока ремонта машин по результатам прогнозирования. М.: ГОСНИТИ, 1980. — 28 с.

103. Михлин В.М., Пащунов С.А. Особенности определения допускаемых износов деталей и-сопряжении-пркгремонте машин: Т. 75. // КнггТрудьг ГОСНИТИ. М.: ГОСНИТИ, 1985. — С. 54-59.

104. Моделирование процессов восстановления машин / ВДТ Апсин, JI.B. Дехтеринский, С.Б. Норкин, В.М. Приходько. — М.: Транспорт, 1996. — 311с.

105. МР 238-87. Надежность в технике. Методы расчета допускаемых значений износа типовых элементов изделий. М.: Изд-во стандартов, 1988.

106. Мякушкин А.П. Полимеры в узлах трения и уплотнениях при низких температурах.-М.: Машиностроение, 1993.-288 с.

107. Надежность в технике. Функциональная взаимозаменяемость. Общие требования к методам расчета. Методические рекомендации. М.: ВНИИНмаш, 1980.-38 с.

108. Надежность и эффективность в технике. Справочник: В 10 т. / Ред. совет: В.С. Авдуевский (пред.) и др. М.: Машиностроение, 1986.

109. Надежность и ремонт машин / Под ред. В.В. Курчаткина. — М.: Колос, 2000. 776 с.

110. Никифоров А.Д. Взаимозаменяемость, стандартизация и технические измерения. М.: Высшая школа, 2000. 510 с.

111. Никифоров А.Д., Бойцов В.В. Инженерные методы обеспечения качества в машиностроении. М.: Изд-во стандартов, 1987.- 384с.

112. Новицкий П.В., Зограф И.А. Оценка погрешностей результатов измерений. — JL: Энергоатомиздат, 1991. — 304 с.

113. Орсик JI.C. Основные приоритеты технической политики в АПК // Тракторы и сельскохозяйственные машины, 2001, № 3. С. 3-5.

114. Палей М.А., Брагинский В.А. Международные и национальные нормы взаимозаменяемости в машиностроении. Справочник транслятор. — М.: Издательский центр «Наука и техника», 1997.

115. Палей М.А., Романов А.Б., Брагинский В.А. Допуски и посадки, т. 2. Л.: Политехника, 1991.-607с.

116. Паркинсон Д.В. Применение методов теории надежности при назначении допусков // тр. Амер. о-ва инженеров- механиков: Конструирование и технология машиностроения. №3/ Пер. с англ. М.: Мир, 1982. с.50-58.

117. Панышев Д.Д. Отделочно-упрочняющая обработка поверхностно-пластическим деформированием. М.: Машиностроение, 1978. — 188 с.

118. Перель Л.Я., Филатов A.A. Подшипники качения. Расчет, проектирование и обслуживание опор: Справочник. М.: Машиностроение, 1992. — 608 с.

119. Повышение долговечности соединений сельскохозяйственной техники методом оптимизации точностных и технологических параметров. Леонов O.A., Белов В.М., Куликов A.A., Кисенков Н.Е. Отчет о НИР. ВНТИЦентр. №ГР 01.9.70 003933. — М.: МГАУ, 1996. — 58 с.

120. Поляк A.A., Лернев М.И. Содержание критерия предельного состояния в зависимости от области его применения // Обеспечение надежности тракторной техники. М.: ГНТИ НПО «НАТИ», 1984.

121. Поляченко A.B. Увеличение долговечности восстанавливаемых деталей контактной приваркой износостойких покрытий в условиях сельскохозяйственных ремонтных предприятий: Дис. д-ра техн. наук. — М. МИИСП, 1984. 374 с.

122. Попов В.Н. Исследование работоспособности и выбор рациональных способов восстановления деталей уплотнительных узлов сельскохозяйственных тракторов: Дис. канд. техн. наук. Л. — Пушкин: ЛСХИ, 1975.- 191 с.

123. Р 50-601—20-91. Рекомендации по оценке точности и стабильности технологических процессов (оборудования). — М.: ВНИИС, 1994. 132 с.

124. Ракин Я.Ф. Эксплуатация подшипниковых узлов трения.- М.: Россельхозиздат, 1982. 111 с.

125. Расчет и выбор допусков и посадок при проектировании изделий. Рекомендации. М.: Госстандарт СССР. — 1978. — 253 с.

126. Расчет точности машин и приборов / В.П. Булатов, И.Г. Фридлендер, А.П. Баталов и др. // Под общ. ред. В.П. Булатова и И.Г. Фридлендера. — СПб: Политехника, 1993.-495 с.

127. Расчет точностных параметров сельскохозяйственной техники: Учебное пособие / Л:Ю. Андрющенко, В.М. Белов, A.A.Bечтомов и др. М.: МИИСП, 1990.-121 с.

128. Романов А.Б. Исследование и расчет функциональных допусков некоторых деталей машин с учетом времени эксплуатации: Дис. .канд. техн. наук. Л., 1972. 161с.

129. РД 50-98-86. Методические указания. Выбор универсальных средств измерений линейных размеров до 500 мм (по применению ГОСТ 8.051— 81). М.: Изд-во стандартов, 1986. — 84 с.

130. РД 70.0009.002-86. Определение нормативов надежности и износостойкости восстановленных деталей. Руководящий документ. — М.:1. ГОСНИТИ.- 1986.-31 с.

131. РД 50-635-87. Цепи размерные. Основные понятия. Методы расчета линейных и угловых цепей. Методические указания. — М.: Изд-во стандартов, 1987. 43 с.

132. Ремонт машин: Учебное пособие / К.А. Ачкасов, В.В. Курчаткин, С.С. Некрасов и др. / Под ред. Н.Ф. Тельнова М.: Агропромиздат, 1992. — 560 с.135: Реклейтисг Г., Рейвиндран А»., Гэгсдел К. Оптимизация в технике. В’2-х кн.-М.: Мир, 1986.

133. Рекомендации по герметизации и уплотнению узлов и агрегатов тракторов и автомобилей М.: ГОСНИТИ, 1983.- 147 с.

134. Решетов Д.Н. Детали машин. М. Машиностроение, 1989. — 496 с.

135. Романов А.Б. Исследование и расчет функциональных допусков некоторых деталей машин с учетом времени эксплуатации: Дис. канд. техн. наук. Л.: ЛГУ, 1972. — 161 с.

136. РТН 70.0001.246-84. Критерии предельного состояния тракторов и их основных частей. М.: ГОСНИТИ, 1985.

137. РТМ 10.16.0001.008—89. Предельные и допустимые параметры дизелей, их деталей и сопряжений. — М.: ГОСНИТИ, 1989. 100 с.

138. Сабиров М.Х., Карепин П.А., Голубев И.Г. Расчет и оптимизация допусков на размеры восстановленных деталей. Методические указания.— М.: ВНИИНМАШ Госстандарта СССР. 1981. 39 с.

139. Сафронов П.Н. Выбор рационального способа восстановления сопряжения вал подшипник качения тракторов и агрегатов: Дис. канд. техн. наук. — Л. — Пушкин: ЛСХИ; 1974. — 202 с.

140. Северный А.Э., Буклагин Д.С., Халфин М.А. и др. Организация вторичного рынка сельскохозяйственной техники (Состояние, опыт, перспективы). М.: ФГНУ «Информагротех», 2001. — 92 с.

141. Серый И.С. Взаимозаменяемость, стандартизация и технические измерения. 2-е изд. доп. и перераб. М.: Агропромиздат, 1987. — 367 с.

142. Сковородин В.Я. Долговечность сопряжений деталей отремонтированной сельскохозяйственной техники (на примере сельскохозяйственных тракторов): Дис. д-ра техн. наук. Л. — Пушкин: ЛСХИ, 1985. — 284 с.

143. Сковородин В .Я., Тишкин Л.В. Справочная книга по надежности сельскохозяйственной техники. — Л.: Лениздат, 1985. — 216 с.

144. Состояние и меры по развитию агропромышленного производства Российской Федерации. Ежегодный доклад (предварительный) 2002 год. — M.: ФПТУ «Информагротех», 2003. 236 с.

145. Справочник по триботехнике. В 3 т. / Под общ. ред. М. Хебды, A.B. Чигинадзе. М.: Машиностроение, 1989.

146. Степанов М.В. Повышение эксплуатационной надежности цепных передач сельскохозяйственных машин. Дис. канд. техн. наук. М.: МГАУ, 1986.-223 с.

147. Справочник по теории вероятностей и математической статистике / Королюк B.C., Портенко Н.И., Скороход A.B., Турбин А.Ф. М.: Наука,.1985.-640 с.

148. Справочник технолога-машиностроителя. В 2-х т. / Под ред. A.M. Дальского, А.Г. Косиловой, Р.К. Мещерякова, А.Г. Суслова. М.: Машиностроение-1, 2001.

149. Справочник нормировщика/Под ред. Л.В.Ахунова. -Л.: Машиностроение.1986.-458 с.

150. CT СЭВ 3404-87. Теория вероятностей и прикладная статистика. Термины, определения и обозначения-М.: Изд-во стандартов, 1988. — 44с.

151. Стрельников В.П. Модели отказов механических объектов // Знание. Киев, 1982.-20 с.

152. Сушкевич М.В. Контроль при ремонте сельскохозяйственной техники-М.: Агропромиздат, 1988.- 254с.

153. Сычев H.A. Массовое восстановление деталей сельскохозяйственной техники // Инженерно-техническое обеспечение АПК. — 1995. — С. 20—21.

154. Суханов В.А. Исследование деформаций и повреждений V-образных блоков цилиндров и совершенствование технологии их ремонтах целью повышения послеремонтного ресурса (на базе двигателя ЗИЛ-130): Дис. канд. техн. наук. М.: МИИСП, 1980. — 223 с.

155. Технический контроль в машиностроении. Справочник проектировщика / Под ред. В.Н. Чупырина, А.Д. Никифорова. М.: Машиностроение, 1987. -512 с.

156. Технический сервис в сельском хозяйстве / П.А. Андреев. В.М. Баутин, В.Ю. Грицык и др. //Под общей ред. В.И. Черноиванова. -М., 1993. -48 с.

157. ТР 10.16.0001.004-88. Технические требования на ремонт. Комбайн картофелеуборочный, прицепной КПК-3. М.: ГОСНИТИ., 1988.

158. Трение, изнашивание и смазка: Справочник. / Под ред. И.В. Крагельского, В.В. Алисина. -М.: Машиностроение, 1978. -400 с.

159. Труханов В.М. Надежность изделий машиностроения. Теория и практика. М.: Машиностроение, 1996 — 336 с.

160. Уплотнения и уплотнительная техника: Справочник / JI.A. Кондаков, А.И. Голубев, В.В. Гордеев и др. / Под общ. ред. А.И. Голубева, JI.A. Кондакова — М.: Машиностроение, 1994. 448 с.

161. Файнштейн Г.З. Вероятностные расчеты допусков с учетом технологической точности изготовления деталей. В кн.: Взаимозаменяемость и технические измерения в машиностроении / Машиностроение. Л., 1972. Вып. 6. — С. 46-54.

162. Фрейдберг В.З. Исследование влияния микрогеометрии посадочных поверхностей на прочность посадки подшипников качения: Дис. . канд. техн. наук. М., 1949. — 187 с.

163. Фридлендер И.Г. Расчеты точности машин при проектировании. Киев; Донецк, 1980.- 183с.

164. Фролов К.В. Износостойкость и ресурс машин.- В сб.: Долговечность трущихся деталей машин. Вып.1. М.: Машиностроение, 1986.

165. Халфин М.А. Качество и надежность новой и отремонтированной сельскохозяйственной техники // Техника и оборудование для села, 1998, № 5. С. 4-8.

166. Хворостухин A.A., Шишкин C.B., Устинов В.Д. Восстановление несущей способности соединений с натягом. Вестник машиностроения. 1980, №9.-С. 22-25.

167. Хрусталев A.A., Булкин В.А., Дулатов Ю.А. Уплотнения вращающихся валов. Казань, 1978 39с.

168. Цыпцын В.И. Повышение долговечности отремонтированных дизелей совершенствованием технологии приработки и применением упрочняющих покрытий: Автореф. дис. д-ра техн. наук. — М.: МИИСП, 1991.-36 с.

169. Челпан JI.K. Предельные и допускаемые технико-экономические параметры дизелей, размеры деталей и соединений при ремонте: Автореф. дис. канд. техн. наук. М.: МИИСП, 1990. — 44 с.

170. Черепанов С.С., Михлин В.М., Халфин М.А. Северный А.Э. Научные основы технической эксплуатации сельскохозяйственных машин. — М.: ГОСНИТИ, 1996.-360 с.

171. Черноиванов В.И. Организация и технология восстановления деталей машин. М.: Агропромиздат, 1989. — 336 с.

172. Черноиванов В.И., Халфин М.А. Качество и надежность техники в сфере ее производства и эксплуатации // Тракторы и сельскохозяйственные машины, 2000, № 11. С. 41-43.

173. Шпилько A.B., Драгайцев В.И. Методика определения экономической эффективности технологий и сельскохозяйственной техники. — Ч. 1,2. — М., 1998.

174. Экономическое обоснование внедрения мероприятий научно-технического прогресса в АПК (методические рекомендации и примеры расчета). Конкин Ю.А., Пацкалев А.Ф., Лысюк А.И. и др. М.: МИИСП,1991.-81 с.

175. Юрченко Н.И. Повышение работоспособности поверхностей деталей, сопряженных с манжетами уплотнительных устройств сборочных единиц энергонасыщенных тракторов: Дис. канд. техн. наук. -М.: МИИСП, 1991. 324 с.

176. Якушев А.И., Бежелукова Е.Ф., Плуталов В.Н. Допуски и посадки ЕСДП СЭВ для* гладких»цилиндрических: деталей (расчет и выбор):— М.: Изд-во стандартов, 1978. 256 с.

177. Якушев А.И., Воронцов JI.H., Федотов И.М. Взаимозаменяемость, стандартизация и технические измерения — М.: Машиностроение, 1986. — 420 с.

Диссертация посвящена исследованию важнейших закономерностей литературного процесса XX века, рассмотренных сквозь призму художественных достижений Л. Леонова. Творчество этого писателя, развивавшееся в течение почти всего двадцатого века, явило миру в своём содержании и форме своеобразные и плодотворные тенденции развития большой русской литературы, к тому же сознательно нацеленные на следующее столетие.

В настоящее время, когда завершился почти вековой жизненный путь великого писателя и вышел его последний роман, окончательно определивший духовно-интеллектуальный облик Л. Леонова как художника и мыслителя, настало время попыток итогового осмысления и оценки его великого идейно-эстетического наследия. К итогам располагает и редкое в жизни поколений соотношение временных координат — встреча двух веков и вместе с тем тысячелетий, кстати, осознаваемая творческой мыслью Л. Леонова как особо содержательная для судеб человечества символико-пограничная сущность — как преддверие неизбежных глобальных перемен.

Не менее значимы при освоении творческого наследия писателя и духовные потребности самосознания читателей- современников кануна новых времён, их самоопределения «на безграничной карте сущего», по формуле Л. Леонова, -процесса столь же естественного для человеческого сознания, как и трудно достижимого в удовлетворительной степени из-за неимоверной сложности мироздания и краткости человеческого существования.

Однако художественный мир Л. Леонова, целиком построенный на мировоззренческих постижениях человеческого духа, в означенном отношении представляет собой «самую крупную купюру мышления», если воспользоваться леоновским же выражением. Он — как мерка. Или лазерный луч, позволяющий увидеть неоглядную иным способом даль возможных человеческих представлений о его месте во времени и пространстве — концентрированной цели мировоззренческих постижений по Леонову.

В «Мироздании по Дымкову» говорится: «В земных печалях та лишь и предоставлена нам крохотная утеха, чтобы, на необъятной карте сущего найдя ис-чезающе малую точку, шепнуть себе: «Здесь со своей болью обитаю я.» 1 В записи Г. Платошкиной приведено разъяснение писателя по данному вопросу: «Если человек определяет для себя эту точку, тогда ему видно, что было позади и что будет впереди. Я вижу это — и тогда мне не больно. Понимаю, что исторически я должен сгореть, чтобы возродиться. Эта потребность у людей естественна — увидеть такую точку.» 2

Таким образом, развёрнутые и углублённые характеристики бытия Л. Леонова как художника с «другим ключом понимания действительности и нашей человеческой роли в мировой органике» (Леонов), в своих творениях воплощавшего «жизнь человеческого духа» (Станиславский), — это процесс приобщения к самым крупным идеям, рождённым человеческим гением в XX веке, которыми будет жить, развивая и уточняя их, следующее столетие как в области социально-философских и мировоззренческих, так и нравственно-психологических и эстетических вопросов человеческого духа.

В контексте содержательных открытий Л. Леонова, несущих в себе обоснование «новой формулы человека» и «мыслительный проход в завтрашний день человечества», не может остаться без внимания и манера (а шире — метод) их художественного воплощения в качестве диалектического единства обеих сущностей — формы и содержания. В данной связи поэтическое искусство Л. Леонова, воплощающего тип особого принципа художественного мышления, чтобы заявить о себе как о ценности истинного искусства, должно было отлиться в стройную и выверенную законами эстетики художественную систему, что и имеет место в поэтической структуре леоновских творений. В диссертации леоновская художественная система вслед за другими исследователями (М. Бенькович, В. Крылов, И. Ростовцева) определена понятием «философская проза» в новом понимании содержания этого понятия на основе философской Леонов Л. Собр. соч.: В 10 т. М.: ИХЛ, 1984. Т. 10. Публицистика. Фрагменты из романа. С. 562. В дальнейшем ссылки на это издание даются в тексте указанием тома и страницы. 2

Леонид Леонов в воспоминаниях, дневниках, интервью. М.: Голос, 1999. С. 485-486. природы языка (метаязыка) выражения в художественном мышлении писателя и формообразующих эстетическое целое признаков, содержательное раскрытие которых и предстоит осуществить в данной работе.

Предварительно, однако, отметим, что под словосочетанием «философская проза» мы имеем в виду не ставший уже глубоко традиционным вид философского романа типа произведений Камю, Сартра, Хаксли и других в 20 веке, Герцена, Чернышевского, В.Ф. Одоевского и других в 19 веке, Вольтера, Дидро, Годвина и других в 18 веке, то есть произведений собственно философского характера, принявших форму образного повествования в целях большей эмоциональной убедительности, популярности, живости и т. п. (В дальнейшем для краткости такие произведения мы будем называть «синтетической формой культуры», отграничивая их от художественных произведений философской прозы). Имеется также в виду и не тот вид подчёркнуто параболического, то есть притчево-исторического повествования, который иногда называют «философской прозой», типа книги Ф. Ницше «Так говорил Заратустра». И даже не те содержательно-стилистические особенности литературы 20 века, которые получили определение интеллектуализма в литературе1, благодаря чрезвычайно весомому проникновению в произведение философского начала, хотя, интеллектуализм, понимаемый как повышенная смысловая ёмкость художественного образа входит органичной частью в понятие «философская проза».

Теоретики искусства 20 века обстоятельно фиксируют повышение интеллектуализма в современной литературе как несомненную тенденцию её развития, пытаются определить социально-исторические и культурологические истоки и причины данного явления, но не раскрывают внутренние механизмы слияния различных форм сознания (философии и искусства) в эстетическое единство со своим «внутренним пространством и архитектоникой»2, что, несомненно, определяет природу истинно художественного творения.

Исследователи говорят о «перебалансировке» сил внутри художественного

1 См.: Словарь литературоведческих терминов. М.: Просвещение, 1974. С. 105-107.

2 См.: Фет A.A. Соч.: В 2 т. М„ 1988. С. 152. образа в искусстве 20 века в сторону повышения роли интеллектуального начала в сравнении с эмоциональным1; трактуют искусство 20 века как «осознание высших интересов духа» и на этой основе отмечают стремление искусства «обращаться не столько к чувству, сколько к духу» (Бензе) , и почти все приходят к выводу, что в искусстве 20 века находит отражение реальный процесс интеллектуализации и рационализации человеческой жизни, потому что, как пишет Г. Клаус, «человечеству на нашей ступени развития уже ничего вообще не дано непосредственно. В каждое чувственное восприятие и в каждое создание любого образа действительности в нашем мышлении сознательно или бессознательно проникает теория»3. В.Ф. Асмус подчёркивает, что и «чувство, неподдающееся прямому и непосредственному вызову, оказывается доступным обработке и воспроизведению посредством воздействия не него интеллекта»4.

В тех же исследованиях справедливо утверждается, что философия и искусство всегда взаимодействовали друг с другом, но что в 20 веке (например, в романах Т. Манна, и Л. Леонова- добавим мы) философичность определяет не только содержание, но и форму произведений. Философская концепция становится структурой художественного творения. В работах отмечается также, что наполненность струкруры произведения философичностью обеспечивается таким способом художественного мышления, который имеет особые цели — философски-концептуальный анализ «метафизических» проблем бытия, анализ состояния мира; особую активность художественной мысли по отношению к жизненному материалу — повышение роли субъективного начала, примат мысли над фактом; особую форму и стилистику — тяготение к условности, парабо-личность мышления, экспериментальность обстоятельств, логизированные характеры, разыгрывающие в лицах мысли автора и т. д.; особый характер воздействия на читателя- художественное доказательство идеи, обращение не

1 ЛивдсейДжек. Лида и маски. М., 1965. С. 71.

2 Веше М. Аевгейса. В., 1971. Б. 194.

3 Клаус Г. Кибернетика и философия. М., 1963. С. 205.

4 Асмус В. Вопросы теории и истори эстетики. М., 1968. С. 630. столько к чувствам, сколько к разуму и др.1

Как ни трудно заметить, авторы работ единодушно фиксируют особенность способа (принципа) художественного мышления философского типа творчества и более или менее подробно определяют его внешние признаки, которые в большей степени присущи произведениям собственно философского характера. Но какой же конкретно гносеологический приём, какой метод, какой внутренний механизм лежит в основе того процесса мышления, в котором философская концепция, мысль, идея становятся структурой художественного произведения потому, что определяют собою его форму, которую можно и необходимо обозначить понятием философская проза (поэзия) в качестве полноценного художественного образования, а не философией в одеждах искусства?

На данные вопросы, относящиеся к области действительно существующего в искусстве явления, пока ещё нет ответов в нашем литературоведении. Не случайно же С.Г. Бочаров, опираясь на суждения Л. Толстого о типологическом различии поэзии Баратынского и Фета, Фета и Тютчева, в работе 1999 года пришёл к заключению, «как трудно и ненадёжно соотносить философские идеи и поэзию», и, в конечном счёте, констатировал: «Метод такого соотнесения филологии неизвестен»2.

И всё же следует повторить, что явление гармоничного единения философской и поэтической мысли реально существует в творческой практике таких художников слова, как, например, Ф. Тютчев и др. (в поэзии), Ф. Достоевский, Т. Манн, Л. Леонов и др. (в прозе), а значит, имеется и метод обнаружения и оценки рассматриваемых соотношений и соотнесений. Известно, что лучший См., кроме указ. работ: Брехт Б. Краткое описание новой техники актёрской игры, вызывающей так называемый «эффект отчуждения»// Сб. О театре. М., 1960; Днепров В. Интеллектуальный роман Т. Манна// Вопросы литературы, 1960. № 2; Бачелис Т. Интеллектуальная драма Сартра// Современная зарубежная драма. М., 1962; Сучков Б. Лики времени. М., 1969; Богомолов H.A. Русская литература первой трети XX века. Портреты. Проблемы. Разыскания. Томск: Водолей, 1999; Андрей Белый. Проблемы творчества. Статьи. Воспоминания. Публикации. М.: Сов. писатель, 1988; Бочаров С. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999 и др. 2 Бочаров С. Указ. соч. С. 330. метод познания предмета всегда заложен в природу самого предмета, в логику его строения, в историю образования от зарождения, этапов становления до современного бытия.

Забегая вперёд, отметим, что показанная схема (способ) изучения признаков и свойств, а также механизмов образования эстетического феномена философской прозы положена в основание настоящей работы, в которой романы Л. Леонова служат плодотворным материалом исследования этапов становления и развития художественной системы, целиком подчинённой её создателем принципам преображения философских идей и концепций в эстетические ценности, а точнее- способам преображения материала искусства (жизненных подробностей) в философски значимые сущности, что по закону обратной зависимости даёт однотипные результаты- художественный образ повышенной смысловой ёмкости.

Отсюда следует, что образованная творческой практикой Л. Леонова и его предшественников философская проза — это не просто единение философского и художественного начал в искусстве, в котором возможно количественное или качественное сопоставление одного с другим, то есть чего больше или меньше в произведении или что играет большую роль — мысль или чувство, мысль художественная или мысль философская, как это возможно в произведениях синтетической формы культуры.

Философская проза, о которой идёт речь, — это органически взаимосвязанное эстетическое образование, слагаемые которого (разум и чувство, мысль философская и мысль поэтическая) не просто интегрируются под влиянием перечисленных выше факторов, но образуют парадигму, в системе которой разнородные формы сознания (философия и искусство) объединяются общим для них признаком. (Этот признак вместе с особенностями художественной системы и составляет основной предмет нашего исследования).

Признак, органично связующий философию и искусство, был найден нами в языке выражения философии, в её метаязыке как суверенной формы сознания, а именно: в рефлексии, взятой в её гносеологической, а не психологической функции — освоения, развития и переосмысления опыта прошлого, зафиксированного в культурных источниках. Рефлексия как гносеологический приём и имманентный метаязык философии очень мобилена и потенциально комму-никативена в том смысле, что способна переносить механизмы своей познавательной функции (способом формализации) на другие формы сознания, что нашло отражение в таких методологических понятиях, как теоретическая рефлексия, нравственная рефлексия, религиозная рефлексия и т. д.

В данном ряду модифицированным эквивалентом философской рефлексии в искусстве (литературе) является эстетическая рефлексия. Разработке её структурного содержания, роли и значения как основного формообразующего фактора философской прозы (поэзии) посвящена первая часть диссертации, а её конкретные проявления переносятся на анализ романного материала во второй и третьей частях работы.

Таким образом, художественные творения леоновского типа с внутренней структурой, образованной особым способом художественного мышления, в которой не философская тематика-проблематика, мысль или концепция, а метаязык философии в форме эстетической рефлексии является источником и основой философичности произведения, его формообразующим фактором, -имеют все основания называться философской прозой (философским романом, повестью, рассказом) в отличие от так называемых романов и повестей синтетической формы культуры.

Отсюда вытекают цель и основные задачи исследования.

1) Охарактеризовать романный мир Л. Леонова как конкретное воплощение художественной системы философской прозы (в её становлении и развитии), в наибольшей степени отвечающей содержанию эстетических и мировоззренческих представлений писателя на сущность и цели искусства. Точнее: проанализировать идейно-художественное содержание романов «Русский лес» и «Вор» как вершинных достижений Л. Леонова-романиста на методологической основе разработанных в диссертации теоретических положений о способах и механизмах образования философской прозы как полноценного эстетического явления и о специфике художественной системы Л. Леонова, создающей художественный мир философско-мировоззренческого характера.

2) Определить и утвердить критерии изучения и оценки природы философской прозы как органичного синтеза в определённых условиях двух форм сознания — философии и искусства — на основе выявленной в процессе исследования возможности однотипного проявления их метаязыков в сфере формализации эмпирического материала мышления.

3) Раскрыть истинное содержание понятия «философская проза» на теоретическом и практическом уровнях, показав реальные свойства её эстетической природы в особых механизмах формализации материала искусства модифицированным метаязыком философии — эстетической рефлексией.

4) Обосновать и утвердить понятие «эстетическая рефлексия» (и эстетическая рефлексия в форме всеобщности) как основного формообразующего механизма философской прозы (поэзии); показать многообразие конкретных форм эстетической рефлексии, способы её образования и функциональные возможности как в практике мировой литературы, так и в леоновской художественной системе.

5) Выявить определяющее гносеологическое и онтологическое значение мировоззрения и нравственной составляющей личности художника в творческом процессе, раскрыть их содержательное проявление в леоновской художественной системе философской прозы.

6) Показать плодотворные возможности особого принципа художественного мышления о мире и человеке, разработанного Л. Леоновым, и адекватность подходов к его творчеству на основе анализа действия механизмов эстетической рефлексии как формообразующей сущности философской прозы.

7) Сделать обобщающие выводы о новаторском содержании художественного мастерства Л. Леонова, которое сформировалось на фундаменте определённой эстетической традиции, издавна существующей в зарубежной и русской художественной культуре; показать перспективность эволюции литературных форм на данном пути развития.

Из сказанного следует, что художественную систему Л. Леонова — предмет изучения в диссертации — необходимо рассматривать, исходя, прежде всего, из её внутренних критериев, на чём постоянно настаивал и сам автор «Русского леса», «Вора» и «Пирамиды»: «Если критика хочет помогать писателю, она должна подходить к его творчеству изнутри, играя в ту же игру, по тем же правилам, которые придумал он. Многие критические статьи ещё черпают своё содержание в отвлечённых эмпиреях. . Автор, скажем, играет на фаготе, а к нему лезут со скрипичным ключом, да ещё устраивают разнос.» 1 Сложность подобного подхода заключается в том, что символическая поэтика Л. Леонова весьма специфична и не может быть понята — в силу особенности универсального характера внутреннего мира этого художника — без учёта его философских, научных и эстетических взглядов.

Универсальность «натуры» Л. Леонова проявляется в том, например, какое разнообразие тем и разносторонность интересов отражает его публицистика, не говоря уже о художественных творениях. И в том, что, по свидетельству близких ему людей, он до последних дней интересовался всем: от новейших открытий во всех областях науки — до жизни тропических растений, от событий далёкого прошлого — до существующих рядом с нами непонятных и нераскрытых тайн, от проблем философских, литературных, творческих- до неизученных загадок человеческой психики.2

Чаще же всего, естественно, он размышлял о проблемах искусства и литературы: «Для меня, — говорил Л. Леонов в беседе с югославским писателем Д. Чосичем, — существуют три основных течения в русской литературе. Конечно, все классификации лишь относительно точны и вынужденно схематичны. Первое: Толстой — Чехов; второе: Чернышевский — Горький; третье: Гоголь -Достоевский. Я больше всего люблю это третье. Оно несёт в своём творчестве символ. Оно — высшая ступень. <.> Проблема литературы и всего того, что вокруг литературы, начинается для меня с понимания или непонимания жизнен

1 Леонов Л. По координатам жизни // Вопросы литературы, 1966. № 6. С. 105. 2

См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 229. ных координат.7 А в жизни есть двести миллионов координат. Отсюда начинаются недоразумения и заблуждения. Когда говорят об искусстве, его обычно упрощают. <.> Литература Достоевского — это жизнь в самом большом количестве координат.»2

Как справедливо отметила в своей книге о творчестве Л. Леонова H.A. Грознова, что в непревзойденных юбилейных речах о Чехове, Грибоедове, Гоголе, Толстом и Горьком, а также в статьях, беседах и интервью «Леонов раскрыл поразительную глубину и тонкость своего историко-литературного мышления» из чего без сомнения следует, что суждения писателя по вопросам истории и теории литературы, в том числе и собственной литературной практики, могут служить безупречной методологической базой для научных выводов и обобщений. Суждения же Л. Леонова, хотя на редкость оригинальны и часто метафоричны по форме, но всегда определенно направлены: они имеют целью раскрыть и теоретически обосновать исходные положения его особой художественной системы с философским способом мышления.

Еще в начале 30-х годов, впервые теоретически обосновывая право на «философию литературы», призванную осознать современность в сквозном потоке движущейся культуры, Л. Леонов писал М. Горькому: «Мы в очень трудное время живём. Перестройка идет такая, каких с самого Иеримии не бывало (Ие-римия тут со смыслом.). Время опасное, и о многом нельзя, а хотят чтоб с соцсоревнованиями, о встречном промфинплане. Есть особая. литературная

1 Координаты, по Леонову, — это сущности, составляющие основу любого жизненного явления во временном и пространственном измерениях. Если в мире, где в с ё в конечном счете определяет всё (формула Л. Леонова) жизнь строит свои события на миллионах координат, то сколько же их способен схватить и отразить человеческий разум, фантазия художника, строящего свои искусственные конструкции мира, явления, события, художественного образа. В связи с данной концепцией следует добавить, что в понимании писателя, большее, чем обычно бывает, количество координат, учтённых при создании художественного образа, приводит к образованию символа, затем по мере их увеличения — к свёртыванию содержания до формы иероглифа и магического знака, наконец.

2 См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 260-261

3 Грознова H.A. Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы. Очерки. Л.: Наука, 1981. С. 23. философия людей, явлений, событий.»1

И в последующие десятилетия в своих статьях, программных заявлениях, беседах Л. Леонов продолжает искать свою, леоновскую, формулу человека. Поддерживать философскую остроту и значимость проблемы духовного наследия, опыта прошлого, утверждать смысл литературного творчества как ведущей области самосознания и самоопределения человечества — таков нужный в наше время путь развития литературы, в понимании Л. Леонова: «Священным делом художника становится закрепить в мраморе, красках, в свинцовых литерах <.> быстротекучее, ускользающее чудо бытия. Но есть призвание и, наверное, самое дефицитное в наши дни. В плане большой русской литературы я бы обозначил роль писателя как следователя по особо важным делам человечества <.> чем крупнее объём времени, из которого мыслитель выслеживает свой опыт, тем глубже и выводы.2

В беседах с А.Г. Лысовым в 1983 и 1985 г. ещё определённее прозвучала мысль о новых возможностях литературы с философской основой «перехода в высший регистр мышления», которая уже не может в настоящее время удовлетворяться лишь отражательной функцией (ибо «писательство для того, чтобы «изобразить»- это не искусство!»), Л. Леонов говорил: «Человечество немало накопило способов отражения, так сказать, сиюминутной реальности. Это газеты, радио, телевидение, фотография и т.п. Соответственно литература может заняться кое-чем более важным и насущным для всего рода людского.». Или: «От учёного современники ждут новой картины мира, расширение границ непознаваемого, — от художника ожидают большего — Пути. Только писатель может вычертить человеческие маршруты, определить мыслительный проход в завтрашний день.» 3

Создаваемая Л. Леоновым литература как вид искусства с большим количе

1 Цит. по: Ростовцева И. «Здесь со своей болью обитаю я».// Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 559.

Там же.

3 Там же. ством жизненных координат в структуре произведения имеет своё назначение и цель, смысл которых ещё не освоен наукой о литературе, хотя они представляют общеэстетический интерес и значение. Во-первых, потому, что способны представить в новом ракурсе видения великие творения искусства прошлого как воплощения многомерной художественной структуры, а во-вторых, потому, что открывают горизонты плодотворного развития искусства в будущем. Ибо просматриваемая в мышлении художника органичная связь прошлого с будущим для Л. Леонова — самый верный признак истинности суждения.

Наиболее концентрированно эстетическая программа писателя, радикально не совпадающая с общепринятыми представлениями о природе искусства, изложена в повести ‘Т^еша Гуапоупа» (1938) и по цензурным условиям вложена в уста персонажа-иностранца. Вот её основные тезисы: «.назначение искусства не в отражении бытия в тесном зеркальце ограниченного мастерства, не в подражании, которое заведомо беднее оригинала, тем более не в повторениях, потому что кому под силу повторить солнце, кроме его творца? Цель искусст-ва<.> заключается в осознании логики явления через изучение его мускулатуры, в поисках кратчайшей формулы его зарождения и бытия, а следовательно, в раскрытии первоначального замысла. — Художникам не надо бояться отвлечённости: поправки на эпоху неминуемо внесёт самый материал, из которого соткано событие! Такая задача вполне посильна человеку: когда-то и вселенная была лишь идеей, начальным штрихом в черновом чертеже и, значит, может быть выражена на клочке бумаги в ладонь величиною. Пусть эта формула громоздка сегодня. по мере накопления человеческой зрелости она будет сжиматься до размеров поэтической строки, иероглифа, наконец, магического знака, с которого и начался однажды творческий акт. И дело художника — уложить событие в объём зерна, чтобы, брошенное однажды в живую человеческую душу, оно распустилось в прежнее, пленившее его однажды чудо.» (8, 177).

Сгущённые смысловые «логарифмы» леоновской мысли часто не поддаются однозначной расшифровке из-за несовместимости опыта писателя и его интерпретаторов. Но в данном случае эстетические тезисы Л. Леонова, имеющие не одну редакцию, доведены до прозрачной ясности. Они утверждают недостаточность для искусства XX века исповедуемой ещё со времён Аристотеля подражательно-отражательной его (искусства) основы и в качестве дополнительной базы реанимирует самую фундаментальную и сокровенную творческую способность человека — способность добраться до первопричин вещей и явлений, определяющих логику их бытия и развития, то есть указывает на осмысляющую функцию искусства как на первостепенную. Художник способен, утверждает Л. Леонов, изучая оболочки вещей и явлений («мускулатуру» — предмет «изображения-отражения») осознать логику и кратчайшую формулу их зарождения и бытия — цель и назначение любого вида познания. В этом, по его мнению, и заключается истинное творчество, достойное в достаточной степени созревшего человечества по сравнению с эпохой Аристотеля.

Природа- объект познания и источник эстетической интенции человеческой натуры — в семени, например, растений, даёт образцы непревзойдённо экономной упаковки информации — носительницы и первоначального замысла, и логики развития будущего явления жизни. В семени дуба, например, заложено всё, что свойственно этому патриарху лесов: и кряжистая мощь ствола, и форма ветвей, и донорская способность отдавать энергию, и конфигурация листьев, и даже их характерный шум под воздействием ветра и дождя.

Утверждая в своей эстетике «особой литературной философии людей, явлений и событий» искомую природу взаимоотношений между художником-творцом и потребителем искусства (читателем, зрителем и т.д.), Л. Леонов намеренно уподобляет художественный образ в совершенной упаковке природному семени, а почву, на которой оно распускается в поразившее художника «чудо» жизни, — душе читателя, потому что именно там с образом-формулой и должен произойти процесс, аналогичный развёртыванию семени в могучее дерево. Таким путём из пассивного потребителя произведений искусства читатель превращается в деятельного сотворца эстетических и мыслительных ценностей.

Так, по выверенному глубоким опытом замечанию писателя и в жизни и в литературе «от компоновки зависит всё: если парашют не правильно упакован, то результат — покойник»1. В произведениях Л. Леонова, — пишет В. Чивилихин, — «присутствует, на мой взгляд, особый художественный приём — своего рода прессование реальности до символов, концентрированно выражающих идейно-философский подтекст; это леоновское открытие есть принципиально новый ракурс в образном видении мира.»

Художественная система Л. Леонова, основанная на философском принципе осмысления жизни, даёт многочисленные примеры подобной «упаковки» образа. На данном этапе исследования достаточно указать лишь на некоторые из них — на образ родничка в романе «Русский лес» как символ «никогда не остывающего хмеля жизни» и её чистоты, на образ блестинки в глазу в романе «Вор», затем развитый и обогащённый в последнем произведении писателя, как символ человечности человека и его интеллектуальной развитости; на образ строящейся исполинской статуи «отца всех времён и народов» в романе «Пирамида» как символ всеподавляющей власти тирана и полного обезличивания ею обездушенных людей.

Кроме того, в программных заключениях Л. Леонова о целях и назначении искусства можно обнаружить и сокровенные механизмы действия его художественной манеры, в которой любой предмет изображения рассматривается в ис-торико-генетическом разрезе. Манера эта обусловлена изначальной склонностью автора «Русского леса», «Вора» и «Пирамиды» к философскому осмыслению жизни, и созданная на её основе художественная система во всех компонентах отвечает условиям философского принципа мышления, которые будут раскрыты в специальных разделах диссертации. Пока же необходимо остановиться в общих чертах на особенностях изучаемой художественной системы как органического единства теоретических положений и таланта писателя, вытекающих из высказываний самого Л. Леонова.

Авторы различаются между собою, — говорил писатель в передаче Г. Пла-тошкиной. — Много таких, что делят повествование на квадратики, и герой пе

1 См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 283.

2 См.: ЧивилихинВ. Уроки Леонова.//Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 291. реходит из одного квадратика в другой (родился, учился и так далее). — Л. Леонов подчеркнул, что сам он принадлежит к другим. Руководящим принципом должна быть не биография, а идея, мысль. Поэтому смерть героя может быть показана и в середине произведения.

В композицию укладывается идея- вот что главное. Неоднократно отмечая, что он принадлежит к мыслительной литературе, Леонид Максимович всё чаще и отчётливее выделял определение: единая мыслительная система отдельного произведения, как и творчества в целом. Он, например, говорил: «Каждый значительный художник — это проблема. Он сам источник противоречий, укомплектованных внутри и образующих определённую мыслительную систему. — И все произведения его служат материалом для прослеживания его системы. Будут важны и его минусы, его промахи. Все они имеют причины — психологические, нравственные, вследствие чего они появились. Тогда образуется портрет личности.» И далее: «Я всегда исходил из композиции мыслительной, логической. У меня нет конкретного плана к произведению, а есть логика развития сюжета, логика главы, логика всего романа. <.> Необходимо, чтобы все линии- мыслительная, образная, композиционная — работали во имя одной цели. Это для меня железные законы, которых я всегда придерживался.» 1

Отсюда следует, что у писателей той категории, к которой относит себя Л. Леонов, произведение фактически является результатом не отражения внешней жизни, а духовной биографии автора, где сконцентрированы все главные мысли его духовного бытия на данный момент. И духовную биографию можно проследить по его персонажам — и по таким, как Фирсов (сочинитель из романа «Вор»), и по таким, например, как Буланин (белогвардейский офицер в романе «Соть»). Ибо «.все персонажи, — утверждает Л. Леонов, — это поперечное сечение автора. Даже Чикилёв. Всё, что выходит из-под пера автора, проходит через определённый фильтр его сущности, его «я».2 И далее Л. Леонов усиливает

1 См. Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 479-480.

2 Там же. С. 478. свою мысль об идентичности персонажей произведения духовным интенциям автора: все персонажи у писателя — «не родня даже, а он сам. Без наполнения им самим будут не люди, а болванки или пузырьки. Поэтому все персонажи между собою если и родня, то именно по поднимающейся мысли, по вертикали. В итоге — все персонажи (и самые плохие) — это сколки автора. Выверка идёт только на самом себе.»1

В данном контексте и знаменитая фраза Г. Флобера, автора «Госпожи Бова-ри»: «Эмма — это я», обычно принимаемая исследователями скорое за парадокс, чем за выражение творческого опыта художника, имеет под собой реальное основание и подтверждается выводами русского писателя XX века с однотипной творческой природой.

Создатели «мыслительной литературы» с доминирующей осмысляющей жизнь функцией, к каким относит себя Л. Леонов, всю жизнь пишут одну книгу — книгу с себя. Они смотрят на мир сквозь свою личность — и не могут иначе, потому что их способ мышления — способ самосознания и самоопределения на основе опыта человечества в полном объёме его истории. Поэтому непрерывное развитие своей личности как формы выработки всё более цельного мировоззрения они полагают единственной основой своего творчества, в котором и эстетические отношения творца к действительности имеют иную природу, чем в «изобразительной литературе» 2, как и самый материал их искусства. Характер личности творца, мера её духовной зрелости здесь определяет всё — содержание и строй произведения искусства, его долговечность и идейно-эстетическую значимость, потому что здесь «не действительность сама по себе важна — она только катализатор процессов — а внутренний мир писателя».3 Л. Леонов убеждён, что «более или менее значительный писатель образуется лить в

1 Там же. С. 472-473.

2 Понятие «изобразительная литература» здесь и далее не имеет оценочного значения и используется лишь в качестве способа различения одного типа творчества от другого — осмысляющего и изобразительного.

3 См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 472. том случае, если он имеет свою собственную проблему, которая в его творчестве — как ядро. Куда он ни идёт, она тащится за ним. Но именно по этой «тени» и узнают личность художника».1

Творчество такого выдающегося и оригинального художника слова, как Л. Леонов, даёт уникальную возможность рассмотреть выдвинутые к изучению проблемы особой художественной системы философской прозы в неразрывной их совокупности. Формируясь под непосредственным влиянием традиции Ф. Достоевского 2, творческая индивидуальность Л. Леонова воплощает в себе новаторские устремления русской литературы XX века на уровне философско-мировоззренческого осмысления человеческого бытия и развития общества. Самостоятельность, оригинальность творческих позиций Л. Леонова (художника и мыслителя) даёт возможность увидеть наиболее яркие, глубокие модификации процессов, сопровождающих явления становления и развития оригинальных творческих методов и манер в литературном процессе XX века.

Для того чтобы продвинуть в настоящее время научное осмысление вопросов философской прозы, необходимо изучить наименее освещённую проблему, связанную с разработкой теоретических положений содержания понятия «философская проза» вообще и в её леоновской специфике в частности; прояснить генетическую сторону данной проблемы, а также выявить распространённость, укоренённость изучаемого явления в мировом литературном процессе, показать его эстетическую плодотворность. Такой аспект исследования поможет создать научный фундамент, опираясь на который только и можно решить вопросы становления и развития художественной системы философской прозы в творчестве Л. Леонова.

В связи со сказанным на защиту выносятся разработанные в диссертации положения о творческих принципах философской прозы и о содержании понятия «философская проза» как определяющие компоненты структуры исследова

1 Там же. С. 479. Данный вопрос получил детальную разработку в докторской диссертации и книге H.A. Грозновой «Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы». Л.: Наука, 1981. ния; положения о специфическом языке (метаязыке) философской прозы и творческой манеры Л. Леонова; о роли мировоззрения в системе художественного творчества с философским уровнем осмысления жизни и его значении для способов перехода в «высший регистр» (Леонов) мышления и масштабного обобщения явлений действительности в произведениях философской прозы.

В диссертации привлекается к исследованию творчество Л. Леонова в целом, но главное внимание уделено структуре и идейно-художественному содержанию романов «Русский лес» и «Вор» во второй редакции — как вершинных достижений Леонова-романиста в жанре философской прозы. Последний роман писателя «Пирамида», вобравший в своё содержание всё богатство внутреннего мира развивающейся личности автора, по известной причине не был доведён до совершенства прежде всего в структурном отношении и потому не может служить в качестве образца гармоничной структуры произведения философской прозы при специальном исследовании её эстетической природы. Вместе с тем и содержание предшествующих «Русскому лесу» и «Вору» леоновских творений прозы, как и «Пирамиды», служит в исследовании источником материала и необходимой методологической базой для общих выводов.

Научная новизна настоящего исследования состоит в том, что здесь впервые предпринято обстоятельное систематическое и целостное изучение феномена философской прозы на широком историко-литературном материале (от прозаиков поздней античности Ахилла Татия и Апулея с привлечением в качестве доказательной базы творчества писателей последующих эпох европейской художественной культуры: Ф. Рабле, М. Сервантеса, Дж. Свифта, Г. Фильдинга, И. Гете, Г. Флобера, Ф. Достоевского, А. Белого, Т. Манна и др. — до творчества Л. Леонова) как полноценного художественного явления, построенного на особом принципе художественного мышления в истории мировой и отечественной литературы, и новаторского вклада Л. Леонова на путях типологического развития данного вида художественного творчества. Последовательно рассмотрены механизмы образования художественной системы философской прозы, в том числе и на уровне метаязыка выражения философского принципа художественного мышления как формы проявления внутреннего мира творца. Показана историко-литературная закономерность образования и развития философской прозы как результата принципиального изменения роли внутреннего мира личности художника в структуре произведения, становящегося в определённые (может быть, «пороговые» и переломные) исторические периоды развития общества основным источником художественного творения с задачей осмысления того, что творится во вне. Обобщённый, теоретический характер осмысления данной проблемы позволил рассмотреть эстетический феномен философской прозы (и поэзии) как принципиально важное, как типологическое явление в истории русской и мировой литературы.

Предложена интерпретация ряда конкретных художественных явлений в творчестве Л. Леонова, ранее не привлекавших внимания исследователей (под углом зрения особенностей поэтики философской прозы рассмотрены сквозная тема, проблематика и образы романа «Русский лее», а также «пророческий» характер замысла романа «Вор» и фундаментальная концепция человека революционно-трагического этапа истории). Специально исследованы взгляды самого Л. Леонова по вопросам теории, истории и техники литературного творчества с актуализацией особенностей его художественной системы; они представлены как значительный вклад художника в теорию данного вопроса.

Теоретическую и методологическую основу исследования составляют работы по теории и истории литературы, труды по философии, а также истории науки и религии. В соответствии с поставленными целями и задачами в исследовании используются историко-литературный и типологический методы с опорой на теоретическую рефлексию как познавательной формы, позволяющей актуализировать связи изучаемого явления с опытом прошлого в мировоззренческом аспекте его восприятия, а также выявлять диалектическое многообразие форм становления и развития изучаемого явления. Вместе с тем такого рода исследования не могут обойтись без описания и широкого цитирования фрагментов литературных произведений, призванных служить эмпирической базой для аналитических операций мысли.

Вопрос об этапах критического и литературоведческого освоения творчества Л. Леонова имеет свою достаточно сложную, а в иные периоды и драматическую историю. Эта сложность и постоянная напряжённость, связанные с непониманием исходных основ леоновекого творчества («Часто не понимали меня. и это хуже всего, когда тебя не понимают.» ‘), отчётливо обнаруживаются даже в том случае, если не воспроизводить все перипетии борьбы в критике на протяжении 20-70-х годов вокруг имени Л. Леонова (эти факты вполне обстоятельно обследованы в литературоведении), а напомнить лишь основные моменты истории изучения творчества писателя.

Публикация уже самых первых произведений Л. Леонова вызвала в 20-е годы ряд решительных суждений критики о полной будто бы зависимости начинающего писателя от литературных предшественников, а самое главное и симптоматичное- о почти преступном непонимании «марксистско-ленинского учения о классовой борьбе» и «пролетарской революции».

Несмотря на то, что в суждениях А. Луначарского и М. Горького была высказана высокая оценка первых результатов творческих искании Л. Леонова, всё же подавляющая часть критики отнесла рассказы и повести писателя к «орнаментальной прозе», которую снисходительно расценили не иначе как модные в те годы опыты стилизаторства и как упражнения в подражательстве. Автору было отказано в самостоятельности художественного мышления.

На целые десятилетия утвердилось безапелляционное мнение о том, что творчество раннего Л. Леонова находилось в бесплодной зависимости то от Н. Лескова и Н. Гоголя, то от М. Горького и А. Ремизова, то от Ф. Достоевского. Настойчиво распространялось мнение о литературной несамостоятельности начинающего писателя, и это позволяло также настойчиво компрометировать социально-нравственное содержание его исканий с упором на политическую несостоятельность. Даже благожелательно настроенный к начинающему писателю А.К. Воронский считал, что «творчество Леонова реалистично и питается

1 Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 76. языческой любовью к жизни, но его едва ли можно назвать попутчиком революции. Тем более он чужд коммунизму.» 1 Статьи и рецензии, относящиеся к произведениям Л. Леонова, изобиловали приговорами о принадлежности этого писателя к «идеологии вчерашнего дня» (Л. Войтоловский) 2, о том, что автор «ремизович несомненный» (Е. Замятин).3

Роман «Барсуки» (1924) свидетельствовал о приверженности Л. Леонова к традициям классического реализма и в то же время демонстрировал мощную художественную силу, высокую способность молодого писателя самостоятельно художественно осваивать «вздыбленную» революцией и гражданской войной текущую действительность. Но критика, однажды настроенная на определённую волну, догматически ушла от необходимости пересмотра ею же распространявшихся оценок относительно раннего Л. Леонова и даже более того -закрепила тенденцию ниспровержения леоновских произведений по двум в основном направлениям: преступного отклонения от идеологических установок и якобы художественной несамостоятельности. «В первых вещах (Леонова) много «словесно-стилизаторского искусства». Но в последующих произведениях эта стилизация изживается. Впрочем, в «Конце мелкого человека», освободившись от влияния Лескова и Ремизова, Леонов подпал под влияние Достоевского. Это влияние чувствуется и в «Барсуках» <.> как и влияние Лескова и Горького»4. Писатель, по представлениям текущей критики 20-х годов, по-прежнему оставался в прямой зависимости от предшественников. И хотя нельзя было не признать, что роман «Барсуки» «в значительной доле. пишется уже самостоятельно», всё же важнейшим мотивом в критических статьях, даже и о «Барсуках» было: «.тут в разных местах замечаешь: вот здесь виден М. Горький, вот здесь как будто Бунин или Шмелев, тут — Сейфуллина, а там — и писа

1 Воронский А. Литературные силуэты. Л. Леонов.// Красная новь. 1924. № 3. С. 300- 301.

2 См.: Войтоловский Л. Л. Леонов.// Звезда, 1926. № 6.

См.: Замятин Е. Новая русская проза.// Русское искусство, 1923. № 2-3.

4 Путеводитель по современной русской литературе. Сост. Ив. Н. Розанов. Изд. 2-е. М., 1929. С.313. тели более старые».1

Однако были и глубокие, почти пророческие суждения о раннем творчестве Л. Леонова. Так, проницательный критик и публицист, А.К. Воронский в 1926 году писал: «Большинство произведений Леонова связано с революцией, но революция отразилась в них только одной своей стороной, болью великого исторического пролома, погоста с безымянными могилами, обильно принявшего в себя сотни тысяч человеческих жизней. Революция для Леонова — не хаос, но бессмысленная трата людей, вещей, энергии и разума человеческого. Он знает, что «будут дни — взроем поля машинами». Но она для писателя и не та чудесная сила, что наполняет человека великой радостью дерзания, хмелем героизма и самопожертвования. Революция для него ни то, ни другое. Она- огненный, смертоносный смерч, исполинская, испепеляющая колесница, и путь её не розами покрыт, а обильно омочен кровью и устлан человеческими телами, — гигантский крест, на котором волей истории распинаются Митьки, Никитки, Са-востьяны, Талаганы, Алёши, Ковякины, Елены — все те маленькие безвестные люди, которых захватывает в свои железные зубья шестерня революции.

Берёт ли Леонов людей, оставляющих запечатленный в веках, неизгладимый след в истории, или неприметного обывателя города Гогулёва- он неизменно видит прежде всего трагедию, вырастающую из столкновения человеческой личности с железной неумолимой поступью истории».2

Необыкновенно сложная поэтическая и идеологическая природа следующего за «Барсуками» романа «Вор» (1927) ставила писателя в положение ещё большей уязвимости перед методами поверхностной критики. Плодотворное назначение вырабатываемой писателем новой художественной системы (а роман «Вор» в этом отношении — экспериментальное произведение), цель которой- усиление «дальнобойности» (Леонов) художественной мысли, в критике было заслонено тенью Ф. Достоевского. Некоторые из них сочли, что в «Воре» «повторение главных особенностей творчества Достоевского оказывается неиз

1 ОсинскийН. Литературный год.//Правда, 1925, 1 января.

2 Воронский А.К. Литературные типы. М.: Круг, 1926. С. 8-9. бежным: их продиктовывает сама «натура» — среда, характеры, психологический угол зрения писателя» 1

Духовная наполненность произведений Л. Леонова, тонкость и глубина его проникновения в многообразный опыт прошлого, в тайны человеческой психологии, наконец, высокая культура мышления воспринимались как некий вызов низменному бытовизму и рационализму материалистической идеологии и «единственно верному учению»: «Рационализм, глухота к иррациональному, к переживаниям «а 1а Достоевский», непонимание подлинного искусства — всё это в глазах Леонова было раньше доказательством бесплодия победивших и успокоившихся коммунистов».2 На этом и других основаниях роман Л. Леонова исключался из потока идейно-нравственных исканий современности не только критиками, но и писателями той поры. Критик И. Нусинов не нашёл в «Воре» ничего интересного, кроме уже известного, по Ф. Достоевскому, «ограниченного» уголка действительности.3 К решительным «отрицателям» примыкал и Ф. Гладков: «Наша эпоха должна создать созвучного ей художника, насыщенного дерзновенной смелостью и силой. А такие произведения, как, например, «Вор» Леонова, я считаю никчёмными и по замыслу и по исполнению. Тут ничего нет, кроме шпаргалки. «Фрейшиц, разыгранный руками юных учениц».4 «.Смешно мертвецов Леонова (впрочем, ведь это даже не герои нашего времени, а транспонированные им истлевшие образы из литературы классиков) считать «лишними людьми» нашей революции в том понимании, которое установилось в истории нашей общественной мысли. в наше время нелепо «тленный прах» выдавать за «силовые линии» нашей общественности».5

А вот что писал автор «Чапаева» о раннем творчестве Л. Леонова: «Сам участник революции, пишет о ней. чуть с холодком. <.> Леонов чрезмерный хо

1 Северин Е. «Вор» Л. Леонова.// Печать и революция, 1928, № 3. С. 96.

2 Кирпотин В. Творческий путь Леонова.// Правда. 1932, 8 июня.

3 Нусинов И. Леонид Леонов. М.: Гослитиздат. 1935. С. 26.

4 Гладков Ф. Письмо М. Горькому 7 апреля 1927 г.// Горький и советские писатели (Литературное наследство, т.70). М., 1963. С. 93.

5 Гладков Ф. Письмо М. Горькому (Начало мая 1927 г.).// Там же. С. 97. датай за маленького человека, гибнущего в революцию, — надо понять неизбежность этой гибели и её целесообразность.»1

С выходом в свет романа «Соть» (1929), казалось, должно было уйти в прошлое недоверие критики к творческой несамостоятельности и идеологической «ущербности» Л. Леонова. Настолько очевидными были в этом произведении и острота социального взгляда писателя, и узорчатая тонкость поэтического дара, и пафос столь любезного людям того времени исторического оптимизма. Автор романа, ещё глубже замаскировав своё «боковое (читай- историческое) зрение», в котором и выражалась личность художника, казалось, отстоял, доказал свою очевидную независимость как творец. М. Горький писал о «Соти» Л. Леонову: «Вчера прочитал «Соть», очень обрадован — превосходная книга! Такой широкий смелый шаг вперёд и — очень далеко вперёд от «Вора», книги, кою тоже весьма высоко ценю. Анафемски хорош язык, такой «кондово» русский, яркий, басовитый, особенно — там, где вы разыгрываете тему «стихии», напоминая таких музыкантов, как Бетховен и Бах, не преувеличиваю. «Соть»- самое удачное вторжение подлинного искусства в подлинную действительность».2

Но «Правда» в отзыве на «Соть» писала, что у Л. Леонова «человеколюбивая жалось к мелкому человеку была ложной жалостью. По отношению к мелкому человеку следует помнить <.> где не действуют медикаменты, целительное действие оказывает огонь». В печати звучали самые противоречивые мнения: «Леонов начинает понимать ничтожество мелкого собственника»; «У Леонова народнических, а тем более славянофильских реминисценций теперь нет вовсе»; «У автора боль за нарушаемую чисто русскую тишину и глушь»; «Леонов без жалости приветствует вторжение человека в слизь и хлябь девственных лесов»; «Автор сурово сжимает рот всякий раз, как вспоминает пролитие чужой крови».3

Романы «Скутаревский» (1932) и «Дорога на Океан» (1935), встреченные

1 Фурманов Д. Собр. соч.: В 4 т. М.: ИХЛ, 1961. Т. 4. Статьи и письма. С. 415.

2 Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 30. С. 186.

3 См.: Леонид Леонов в воспоминаниях, дневниках, интервью. М.: Голос, 1999. С. 156. критикой с различными нюансами их восприятия, в целом не изменили общего негативного отношения к идейно-художественным исканиям писателя, источник которого — в неприятии гуманистического мира художника, не разделяющего никаких форм насилия над личностью даже и в рамках «железной необходимости», и в непонимании разрабатываемой Л. Леоновым художественной системы. Отдельным изданием «Скутаревский» вышел в конце 1932 года, а уже в декабре 1932-го и январе 1933-го «собратья по перу» организовали целый ряд дискуссий, на которых основными мотивами атаки были, по установившемуся шаблону, «идеологические ошибки» и «любовь к мелкому человеку». «Вечерняя Москва» (6 января 1933 г.) поместила такой комментарий: «Вечер 4 января прошёл в довольно накалённой атмосфере. Реплики и возражения сыпались в ответ на каждые утверждения тех или иных достоинств «Скутаревского». Голоса защитников тонули в этом шквале.» 1

Появление же романа «Дорога на Океан» вновь обострило проблему «Леонов и Достоевский». В этом произведении опять было усмотрено пагубное влияние «мелкобуржуазного писателя». С одной стороны, эта тема вспыхнула как отблеск прошлых, уже ставших привычными приговоров автору «Вора», а с другой- она заставляла по-новому взглянуть на вопрос о самостоятельности творческой позиции Л. Леонова. Если раньше влияние творчества Достоевского расценивали как следствия ученичества в произведениях Л. Леонова, как ошибки молодости, то непокорность предостережениям и запретам, которую не только не скрывал, а как будто даже демонстрировал читателю автор романа, будучи уже одним из самых опытных мастеров литературы, предполагал поиск иных причин обращения мастера к поэтике Ф. Достоевского. Однако в критике второй половины 30-х и 40-х годов трудно найти факты объективного рассмотрения этой проблемы. Л. Леонов создавал свою художественную систему не по готовым рецептам, к тому же игнорировал «руководящие указания», а потому вызывал раздражение критики своей независимой позицией.

1 См.: Там же. С. 153.

Это раздражение проступало как в снисходительных оценках леоновского психологического анализа в «Дороге на Океан» («Но «достоевщинка», то есть любовь к кропотливому анализу тёмных закоулков человеческой низости, тления и смрада, миновав образ Глеба Протоклитова, всё же просочилось в роман, не пощадив в одной месте даже Курилова»1), так и при социально-нравственных характеристиках отдельных персонажей романа («.слишком долго, упорно, истерично, иногда совсем «по Достоевскому» спорит Леонов с «обугленными культяпками» прошлого (сцена в подвале у Дудникова, образ Кормилицина)», он поворачивает их читателю «патологической, бредовой стороной» 2) и т. п.

Раздражённым по тону (видимо оттого, что Л. Леонов не внял его предостережениям) было и не отправленное автору романа письмо М. Горького о «Дороге на Океан»: «Над всей сюжетной линией чувствуется мрачная и злая тень Достоевского. Его мстительное отношение к людям чувствуешь в неожиданных капризных психологических «загибах», свойственных почти всем героям романа.»3

Однако при пристальном рассмотрении причин неприятия творчества Л. Леонова критикой 20-40-х и даже 50-х годов можно убедиться, что они коренятся не в самом факте ориентации писателя на поэтику Ф. Достоевского, а в догматическом невосприятии леоновской художественной системы, той его эстетики, которая, образуясь в художественной практике писателя, имеет своими истоками творческие принципы автора «Братьев Карамазовых» и «Идиота». В конце концов, Л. Леонов ни идейно, ни мировоззренчески не совпадал со своим художественным кумиром — в этом отношении он шёл своей дорогой с первых шагов творчества. Критики же и писатели указанных десятилетий в большей своей части жили в мире другой эстетики, и их сознание не воспринимало

1 Селивановский А. «Дорога на Океан» Л. Леонова.// Литературный критик, 1936, № 3. С. 101. 2

Брайнина Б. Роман о дороге в социализм.// Книга и пролетарская революция, 1936. № 7. С. 142.

3 Горький М. Письмо Л.М. Леонову. 4 октября 1935 г.// Горький М. Письма о литературе. М., 1957. С. 491. леоновскую, точнее, воспринимало искажённо. Для доказательства можно привести пример, который на первый взгляд кажется парадоксальным, а на самом деле весьма характерным для раскрываемой ситуации. Пример с отношением писателя Ю. Олеши к роману «Русский лес». В середине 50-х годов Ю. Олеша, сетуя на оторванность всей советской литературы от настоящей современности (с этой стороны характеризуются и К. Федин, и В. Катаев, и М. Шолохов), в одном письме жене пишет: «Леонов сочиняет какую-то абсолютно оторванную от жизни чушь о русском лесе».1 Даже с учётом всех привходящих обстоятельств (психологического состояния Ю. Олеши той поры, талантливого, но отвергнутого и непубликуемого писателя и др.) можно не сомневаться, что это не эпатаж, а искреннее заблуждение автора «Зависти» на основе другого понимания природы искусства, другой эстетики. Так, видимо, было и у многих честных критиков: на том же основании они не видели за ближайшими деревьями леса.

Но очень часто в сложнейшей общественно-политической обстановке первой половины XX века в подоплёке разгромных статей о творчестве Л. Леонова вообще не присутствовала никакая эстетика, а только идеолого-политическая предвзятость. В журнале «Театр» (1939, № 7) В. Залесский писал по поводу шквала бранных статей, обрушенных на Л. Леонова, о том, что эти статьи «можно сравнить с обвинительным заключением, написанным, может быть, и со знанием юриспруденции, но не имеющим никакого отношения к художественной критике. непонятно, — сетует В. Залесский, — откуда такой издевательский тон. Художник не должен прислушиваться к такой критике, иначе он потеряет свой голос, своё своеобразие и неповторимость».2

Через полвека Л. Леонов в эпилоге последнего варианта «Вора» (1991) назовёт это «карательной критикой» в «искусственном климате осуществляемой утопии» и через образ своего героя Фирсова раскроет мировоззренческие основы идеологических разногласий с эпохой, а также адрес, откуда исходил источник издевательского тона: «Вверху, где следует, давно было замечено, коллега,

1 Олеша Ю. Литературные дневники.// Знамя. 1998. № 7. С. 176. л х См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 473. что своё шествие в предписанную нам светлую будущность вы совершали пятками вперёд, не отрывая глаз от покидаемого родного пепелища, с расчётом хоть золы как ладанку унести т у д а с собою. А ведь летописцам глобальных бедствий не положено скорбеть, что меняющие земной рельеф сейсмические подвижки портят волшебные ландшафты детства. Надо заранее примириться с тем, что чёрные поветрия несбыточных людских мечтаний периодически вторгаются в нашу пасмурную явь, чтобы перемешать царства и народы, вознося одних под облака, других низвергая в первобытное состояние».1

Ведь статья Фирсова в «Воре» — это автобиография моя, — говорил Л. Леонов в беседе с Г. Платошкиной. — Помните то место, где говорится о причинах затянувшихся злоключений Фирсова? А кто же виноват в этом? Ему говорили: «. пора вам полностью проклясть вчерашний день и для начала хотя бы наступить пятой на лицо упавшего, на битой человечине поскользнувшегося Бога, ведь это так просто. Вот: наступи налицо Бога своего. Вы отказались, говорят ему. Отказался. Я никогда этим делом не шалил».2

Неизменная оглядка с уважением на прошлое (эта фундаментальная мировоззренческая позиция писателя, вызывающая рефлексию как основу осмысления действительности, и есть методологическая база философского принципа мышления) и, следовательно, постоянная проекция прошлого для понимания будущего — такова была изначальная идейно-эстетическая платформа Л. Леонова. Но показанный метод художественного мышления был неугоден власти, так как открывал совсем не радужные горизонты на пути к «предписанному счастью» и «вверху, где следует», принимались меры. Особенно наглядно это проявилось на организованном руководством Союза писателей обсуждении романа «Русский лес» под председательством К. Паустовского, которое заранее было подготовлено для дискредитации литературного имени Л. Леонова. В первом же выступлении, длившемся более двух с половиной часов, писатель С. Злобин продемонстрировал такое стремление изничтожить роман «Русский лес», что

1 Леонов Л. Вор. М.: Профиздат, 1991. С. 604, 605.

2 Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 473 вышел за всякие пределы разумного; об этом можно судить по откликам выступающих на злобинские инсинуации: «Я полагал, что нас пригласили для обсуждения достоинств и недостатков романа писателя Леонида Леонова. Эти предположения были неосновательны. В течение двух часов собравшимся очень подробно и обстоятельно доказывали, что Леонов вообще не является писателем. Я лично не могу участвовать в такого рода обструкциях. Два часа были использованы для клеветы» (Е.Д. Сурков, критик).1

До глубины души оскорбило меня, как читателя романа, выступление Зло-бина. Он говорит, что у Леонова всё рассыпается, он русского языка не знает, композиции не знает, науки не знает и вообще ничего не знает. Я не пытаюсь сравнить Злобина с Сальери. Тут мало сходства! Сальери отравил Моцарта, но назвать его музыку какофонией не решился!» (В.И. Орлов, журналист).2 В дискуссии приняло участие и немало сторонников позиции Злобина (прозаик А. Авдеенко, писатель И. Зыков, преподаватель Академии лесаВ.П. Васильев.).

Заслуживает особого внимания и оценки полный спокойного достоинства и глубокого смысла ответ Л. Леонова, особенно в подтекстовом значении слова «русский»: «Надо сказать, что три дня подряд длившаяся дискуссия — это в нашей практике явление, выходящее за рамки. И, по-видимому, надо было иметь особую любовь или особую ненависть ко мне и к моим книгам, чтобы три дня подряд приходить сюда. Я благодарю и тех и других.

Однако я не исправлю всего того, что у меня касается вопроса о русском лесе. Я давно люблю это, я предан русскому до конца моей жизни.»3

В этой связи необходимо поставить вопрос, который на протяжении всего периода господства коммунистической идеологии прочно замалчивался как какая-то почти криминальная сущность, — вопрос о русском национальном самосознании и национальном достоинстве. Он имеет самое непосредственное отношение к художественному миру Л. Леонова. Состояние всеотзывной русской

1 Там же. С. 200.

2 Там же. С. 201.

3 Там же. С. 203. души и деятельного сметливого ума русских, в период коммунистической идеологии начавших утрачивать свои исконные черты, было болью и областью творческого внимания автора «Русского леса», «Вора» и «Пирамиды». И он выступил в своих творениях их хранителем и трепетным созидателем через просветлённые образы героев произведений с историческими корнями в сознании.

Самый деликатный из всех крупных русских писателей в национальном вопросе, понимающий роль писателя как следователя по особо важным делам человечества, Л. Леонов всё же весь свой мощный дар художника и мыслителя посвятил делу сохранения и развития духовно-нравственной стихии русского народа на основе оживления его святынь тысячелетней пробы, которые органично должны быть включены в вереницу современного прогресса. Ибо «атеистический топор в руках воинствующего невежды, о чём предупреждал ещё Гёте, оборачивается для культуры величайшим бедствием, потому что сопровождается невозместимым для человечества ущербом».1

Национально ориентированный образ мышления писателя не мог прийтись ко двору власти, замыслившей интернационализировать народы в послушное её воле население. Обладающий тонкой наблюдательностью и интуицией, Л. Леонов чувствовал за собой неотступное наблюдение и в 70-е годы. После последнего романа «Русский лес» прошло 20 лет. Что делает Леонов? Почему молчит? Что задумал? Накопившиеся волнения писатель высказывает в письме к В.А. Ковалёву: «Дошли до меня из добротного источника слухи, что всё это назначено мне по совокупности за горьковский кому-то там непонравившийся доклад, за отказ подписать пресловутое чехословацкое письмо, за чрезмерно частое упоминание слова «русский» (вплоть до названия романа!) и вообще за якобы исходящий от меня, криминальный ныне, национальный душок».2

Мнение Л. Леонова о наблюдении за ним подтверждается документально. В 1994 году в пятом номере журнала «Вопросы литературы» была опубликована

1 Леонов Л. Раздумья у старого камня.// Собр. соч.: В 10 т. М.: ИХЛ, 1984. Т. 10. Публицистика. Фрагменты из романа. С. 547.

2 См.: Леонова Н. Из воспоминаний.// Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 218.

Записка Комитета государственной безопасности в ЦК КПСС» от 8 июня 1973 года за подписью Андропова. В порядке информации там сообщалось: «Среди окружения видного писателя Л. Леонова стало известно, что в настоящее время он работает над рукописью автобиографического характера, охватывающей события периода коллективизации, голода 1933 года и репрессий 1937 года, которая якобы не предназначается к опубликованию. Автор также выступает против появляющихся, по его мнению, тенденций предать забвению понятия русское, русский народ, Россия».1

Своё справедливое возмущение социально-политическим положением, в котором русскому художнику не дозволяется быть русским по внутреннему духу и образу мышления писатель выразил и в письме к Е.Д. Суркову от 7 июня 1971 года. Это, может быть, единственное пока обнародованное письмо Л. Леонова позднего периода с таким обширным обозначением очень важных и глубоких проблем как литературного, так и общественного содержания, которые должны войти в научный оборот как факты совершенно необходимые для адекватного осмысления истории русской литературы XX века. Здесь же целесообразно ограничиться лишь рамками рассматриваемого вопроса о нравственно-политической атмосфере вокруг творчества Л. Леонова.

Всё чаще прихожу к заключению, — пишет автор создаваемой «Пирамиды», — что-то не удалось мне, получилось как бы не от мира сего — в том и в этом смысле. И всё же от руки дежурного палача клеймённые мои книги, мнится мне, в каком-то смысле останутся подсобным материалом к познанию происходившей тогда революции.людям непременно захочется постичь механизм общественных событий сравнительно недавнего прошлого -во всей ужасающей логике: как могли ковавшиеся двадцать веков высочайшие гуманитарные идеи вылиться в пережитое нами — к немалому нашему удивлению. Предвижу, на протяжении ближайшего столетия раздумье об этом и станет ведущей темой новой русской литературы, которая, верно, и возродится

1 См.: Там же. 218-219. на сем материале до прежнего своего величия. <. > То будет деятельное размышление насчёт тезиса о любви к ближнему в его прошлом, настоящем и будущем. <. >

Мне всегда хотелось попытать себя не сем жизненном поприще — найти истинное обозначение великих событий в полуотвлечённой, как всякая алгебра, почти иероглифической простоте, доступной каждому гражданину, если (он) хоть раз в сутки загружает работой свою мозговую извилину. Скажем прямо, то было трудное и неблагодарное занятие <.> приходилось ежечасно обороняться от завистливых, бездарных и бесконечно-могущественных. литераторствующих доносчиков вроде Панфёровых и Ставских, не говоря уже об Авербахе и Лелевиче <.> Читали книжку Шешукова о «ревнителях»? Там и доли нет происходившего в действительности <.> Некоторое утешенье мне под старость, что вопреки напору вышеупомянутых фантомов, при всей своей философской уязвимости я по «фирсовскому» определению — нет, не наступил ногой на лицо Бога моего. Однако виденья прошлого, чем обусловлено это письмо, навещают меня до сей поры <.> Я, конечно, за границу жаловаться не побегу, но всё же. о возлюбленное моё отечество!» 1

В беседе с И. Ростовцевой Л. Леонов скажет определяющее на данную тему: «Мне не везло на критиков. Что только ни писали о моих произведениях, как ни ругали. сейчас даже трудно представить.

Критики навязывали мне свою этику и эстетику. А она у меня своя.» 2 Обобщённо говоря, именно данный тезис великого русского писателя об особой эстетике, ещё не освоенной научной мыслью, был начальным толчком для настоящего исследования.

Итак, за немногими исключениями только М. Горький в 20-30-е годы, а в 40-е и 50-е Е. Сурков, отчасти М. Лобанов и некоторые другие исследователи «без гнева и пристрастия», то есть без особой политической ангажированности, пытались вникнуть в природу леоновской эстетики, его таланта и вырабаты

1 См.: Там же. С. 221-223.

2 См.: Там же. С. 566. ваемой художественной системы, а не отвергать и не навязывать шаблонные представления.

В середине 20-х годов, пытаясь защитить автора «Вора» от уничтожающей критики, М. Горький не раз в этот период писал о том, что «в Леонове предчувствуется большой русский писатель. Вот он пройдёт сквозь Достоевского и другие дебри к своей выдумке, к своему языку. «Вор» — вещь смелая и весьма искусно построенная» что «Леонов — человек какой-то «своей песни», очень оригинальной, он только что начал петь её, и ему не может помешать ни Достоевский, ни кто другой.» 2 В это же время и А. Луначарский обращал внимание современников на глубокое социальное содержание, заключённое в «Воре»: «Векшин есть фигура, над которой нужно задуматься».3

Но, несмотря на приведённые авторитетные мнения, «Вор» в литературных кругах остался скомпрометированным, прежде всего, именем Ф. Достоевского. Тем более что именно в это время и сам Л. Леонов открыто заявил: «Люблю Ф.М. Достоевского со всеми вытекающими из сего последствиями».4

По сути, с этого времени на долгие десятилетия творчество Ф. Достоевского в критике было определено как основная стихия литературных влияний у Л. Леонова с оценкой её несостоятельности и даже вредности. А между тем художник и в расцвете своего таланта в беседе с югославским писателем Д. Чо-сичем говорил: «- Я уверен, русская литература ещё вернётся к Достоевскому, настоящему, единственному, тому, которого только мы можем понять.» 3

Л. Леонов считал Ф. Достоевского недосягаемым в постижении психологии человека — видении его изнутри, на всех, самых больших глубинах. «Громадный божий дар, тончайшее искусство психологического анализа, достоверность изображаемого и сделали Достоевского писателем вселенского

1 Горький М. Письмо И. Груздеву 13 марта 1927 г.// Звезда, 1961. № I. С. 153.

2 Горький М. Собр. соч.: В 30 т. Т. 24. С. 491.

3 Луначарский A.B. Упадочное настроение среди молодёжи. Есенинщина. М., 1927. С. 21.

4 На литературном посту, 1927. № 5-6. С. 57.

5 См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 261. масштаба, поставили его <.> вровень с Данте, Шекспиром, Рабле. Но при этом Достоевский — явление настолько русское, — подчёркивал Леонид Максимович, — что за границей при абсолютном признании его таланта понять до конца не могут» (В записи Л. Быковцевой)

Возвращаясь к вопросу об истоках творчества писателя, необходимо отметить замечание самого Л. Леонова в записи Г. Платошкиной о том, что «к нему надо идти от Достоевского и Салтыкова-Щедрина. И тут же добавил: — Была конференция в Лейпциге по поводу моего юбилея. Грознова делала доклад «Леонов и Достоевский». Сказал ей: «Я с икотой и комически воспринимаю сопоставление писателей. Понимаю свою малость. Но есть и такая малость, которая позволяет сопоставлять двух писателей. Я пишу о том, о чём писал Достоевский. Но мне труднее. Он писал на собственном материале. Были выверенные, стандартные понятия. А мы живём в эпоху разрушенных понятий. Я пользовался обгорелыми вещами.» 2 (Кстати, словом «погорелец» как эпохальным символом человеческой судьбы в России XX века заканчивается роман писателя «Пирамида». Печально-символично также и то, что именно это слово и есть в прямом смысле последнее слово, сказанное печатно современникам великим русским писателем — летописцем и провидцем народных судеб).

В уже цитированном письме к Е. Суркову Л. Леонов раскрывает концептуальный аспект возможного сопоставления писателей и, приводя стишок Курчавого Доньки из романа «Вор» «За перевалом светит солнце, да страшен путь за перевал.», пишет: «Так вот мы с Ф. М. (Достоевским. — В.М.) стоим по обе стороны подразумеваемого исторического хребта. Всё, чего так пугался он, я имею честь наблюдать нынче воочию. Лишь некоторые молодые люди наступившего поколения поднимают из праха растоптанные осколки и, держа на ладонях, при свете новых солнц, стараются угадать, чем это было раньше. Вот тема, за которую мне хотелось бы взяться. » 3

1 См.: Там же. С. 423.

2 См.: Там же. С. 500.

3 См.: Там же. С. 223.

Именно в концептуально-мировоззренческом плане ориентации молодого писателя на творчество классиков русской литературы видел М. Горький её плодотворность и перспективную необходимость для развития таланта Л. Леонова как художника. Свидетельством тому явилось наиболее обширное и глубокое размышление М. Горького о творчестве Л. Леонова, явленное в печати как «Предисловие» к французскому изданию романа «Барсуки» (1931).

Содержание «Предисловия» не было широко известно в нашей стране, но историко-литературное значение этой работы трудно переоценить. В ней М. Горький сделал попытку определить важнейшие линии развития молодой советской литературы. Творчество Л. Леонова, достигшее к тому времени высокой зрелости, помогло М. Горькому по-новому поставить этот вопрос.

В этой статье М. Горький не просто раскрыл особенности художественного развития Л. Леонова, но впервые, авторитетно опровергая разного рода домыслы и недоумения, постоянно витавшим в критике 20-х годов над леоновскими произведениями, безоговорочно определил, что его творчество безусловно принадлежит главному направлению национальной культуры: Л. Леонов — «один из наиболее крупных представителей той группы современных советских литераторов, которые продолжают дело классической русской литературы- дело Пушкина, Грибоедова, Тургенева, Достоевского и Льва Толстого. <.> Талант Леонида Леонова растёт необыкновенно быстро. от «Барсуков» до «Вора», от «Вора» до повести «Соть» он сделал шаги настолько крупные, что я лично не вижу в старой русской литературе случая столь быстрого и неоспоримого роста. <. > Я вполне сознательно измеряю Леонова столь высокой мерой, сознательно смотрю на него из ряда крупных людей нашей старой литературы: Леонид Леонов сам внушает предъявлять к нему высокие требования.» 1

Особая заслуга М. Горького состоит также в том, что впервые в «Предисловии» оказались выделенными его творческим чутьём и получили классическую характеристику некоторые из наиболее характерных особенно

1 Горький М. Предисловие к французскому изданию романа «Барсуки».// Горький и советские писатели. Неизданная переписка (Литературное наследство, т. 70) С. 262-263. стей леоновской художественной системы и отдельных черт её поэтики: «симфонически-стройная» мелодия «Соти»; «слово, одежда лжи и правды, характеризует человека так же, как дело, и Леонов умеет наградить каждого из своих героев прекрасно подчёркнутой индивидуальной речью»; «из неисчерпаемого богатства нашего языка Леонов искусно умеет отобрать именно те слова, изобразительность и звучность которых особенно магически убедительна, и в книгах его почти нет лишних слов»; «мастер своего дела, он, почти никогда не рассказывая, всегда изображает, пользуясь словом, как живописец краской.» 1

Тонко чувствуя природу таланта Л. Леонова, предугадывая возможное его развитие, М. Горький, кроме стихии многофункционального слова Ф. Достоевского, заметил в леоновской словесной палитре выразительные штрихи поэтического живописания Толстого, Лермонтова, Тургенева, Тютчева. В связи с этим он писал: «Всё более часто встречаешь в рисунке Леонова крепкие штрихи Льва Толстого, те штрихи, которыми Толстой достигал поразительной пластичности изображения, что давалось ему с таким великим трудом. Если о Толстом можно сказать, что он «ковал свои книги из железа, а Тургенев отливал свои из серебра, то Леонов работает очень сложным сплавом металлов». В его описаниях пейзажа нередко звучит «лирика стихии» Тютчева, а в очерках фигур людей чувствуется резкая и острая точность прозы Лермонтова. «2

Из анализа суждений М. Горького следует, что не случайно общий механизм столь богатой и разнообразной преемственности, присущий творчеству Л. Леонова, обнаруживается в «Предисловии» лишь метафорически: «Вообще Леоном — пчела, которая собирает свой мёд с цветов, наиболее богатых мёдом»3, потому что способ такого художественного мышления и до сих пор не осознаётся в теоретических дефинициях. Отсюда также следует, что давно уже назрела необходимость разработки всего комплекса вопросов, связанных с природой и способами функционирования леоновской художественной систе

1 Там же. С. 262.

2 Там же. С. 262-263.

3 Там же. С. 263 мы, — цели данного исследования. М. Горький, гениально схвативший в метафорической форме сам механизм леоновского художественного мышления, оказался неточен только в том, что из «параллелограмма сил», образующих художественную систему, пытался исключить творческую стихию Ф. Достоевского.1 Вместе с тем в подразумеваемый параллелограмм для полноты картины преемственных связей в леоновский художественный мир необходимо включить художественный опыт и русских символистов (А. Белый, Л. Андреев и др.), и Данте, и Рабле, и Сервантеса, и Шекспира, и духовные источники русского и зарубежного средневековья, и десятки других, ещё не выявленных адресатов, сообщающих прозе Л. Леонова универсальный характер.

Рассматриваемая художественная система, определённая в данном исследовании как система философской прозы, образуется на особом материале искусства, основу которого составляют процессы, происходящие во внутреннем мире художника. Поэтому в этой системе не действительность сама по себе важна -она лишь катализатор процессов, — а внутренний мир писателя. И в композицию произведения, создаваемого на основе такой системы, укладывается и д е я, а не структура организации события, человеческих характеров и т. д.; точно так же как каркас сюжета составляет не цепь происшествий или, по Горькому, история характера, показанная в конкретной системе событий, а логика развития авторской идеи. Тему такого произведения сам Л. Леонов определяет как «комплекс мечтания (личного, общественного) и разбег истории — это и есть тема.»2

Как раз в то время, когда М. Горький выступил со своим «Предисловием» во французском издательстве «Ридер» в отечественной литературной среде вокруг Л. Леонова возникли напряжённые дискуссии, которые были связаны на этот

1 Содержание суждений о Ф. Достоевском, а также причины негативного к нему отношения М. Горького в их разнообразных аспектах глубоко раскрыты в уже указанных работах Н. А. Грозновой (как и не всегда состоятельные и не принятые Л. Леоновым высказывания М. Горького о нём самом при всём великом уважении к патриарху советской литературы со стороны первого).

2 См.: Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 480. раз с открытым стремлением писателя отстоять своё право на непривычную для большинства критиков и советских писателей художественную манеру и эстетику, что на практике означало — на внешне опосредованное воссоздание событий эпохи, на «боковое зрение», как он тогда выразился, что открывает пути к философскому осмыслению деяний современности и не позволяет замыкать задачи писателя на бескрылом и плоском бытописательстве. При этом вопрос о роли предшественников в выборе художником инструментария для творческой работы отодвинулся в дискуссиях на задний план. Критика снова не поняла основательности эстетической позиции Л. Леонова: упоминавшийся уже «разбег истории» как раз и был основой его поэтики и художественной системы в целом. В критическом арсенале для Л. Леонова опять остался один Достоевский, естественно, со знаком минус. Даже та сложность социальной и психологической жизни, которую воссоздал писатель в пьесах второй половины 30-х годов- «Половчанские сады», «Волк» и «Метель», значительная часть критики стремилась списать за счёт пресловутой «достоевщины», теперь уже в горьков-ской интерпретации. Как говорилось в одной из критических статей тех лет, подавляющее число рецензий на пьесы Л. Леонова отмечали влияние Ф. Достоевского.1

Однако и новый этап в освоении творчества Л. Леонова, начавшийся в первые послевоенные годы, содержал ссылки на Ф. Достоевского, но без уничижительного эпитета «достоевщина». В статье Е. Суркова «О пьесах Л. Леонова «Нашествие» и «Лёнушка» (1944) был поднят вопрос о «генетической связи» Л. Леонова с Достоевским, о «внутренней близости» этих двух художников как естественном историко-литературном явлении. Е. Сурков предпринял попытку объяснить истоки этой творческой близости, находя их в «общности художественных темпераментов», в родственности нравственных исканий («чувство справедливости и жажда её», «поиски правды», «способность отрешиться от всего мелкого, узко личного, «житейского» во имя высших нравственных це

1 См.: Мейерович Е. Человек и события.// Театр, 1939. № 7. С. 88. лей» 1 и т.п.), в сходстве философской настроенности произведений этих двух писателей (Л. Леонов «прикован» к тем же «проклятым вопросам», над которыми мучился трагический талант Достоевского»)2

В статье была также предпринята попытка охарактеризовать способ существования преемственных связей у Л. Леонова: несомненная родственность тем и некоторых идей в творчестве данных писателей соседствует, по наблюдениям автора статьи, с «отчаянной полемикой Леонова с Достоевским».3

Вместе с тем наиболее плодотворное время изучения проблем леоновского творчества наступило со второй половины 50-х годов и достигло своего расцвета по интенсивности появления научных работ в 60-70-е годы, когда творчество писателя стало предметом изучения и академической науки, когда на определённой методологической основе вызрело понятие «леоноведение» и когда образовались два центра леоноведения в Москве и Ленинграде. Возглавили их Ф.Х. Власов в Москве и В.А. Ковалёв в Ленинграде. По их инициативе и руководством регулярно, не реже одного раза в пять лет и в Москве и Ленинграде проводились Всесоюзные научно-теоретические леоновские конференции, регулярно издавались сборники статей и материалов конференций. Это было время, когда наконец-то закончился чуть ли не сорокалетний период по преимуществу «карательной критики» творческих достижений Л. Леонова, и общество в лице литературоведов в несколько раскрепощённой социально-политической обстановке приступило к освоению глубоких идей и проблем леоновского творчества, отвечающих живой потребности национального самосознания и самоопределения.

В первой монографии о творчестве Л. Леонова «Романы Леонова» (1954), а затем в книгах «Творчество Леонида Леонова. К характеристике творческой индивидуальности писателя» (1962), «Реализм Леонова» (1969), «Этюды о Лео

1 Сурков Е. О пьесах Л. Леонова «Нашествие» и «Лёнушка».// Театр. Сб. статей и материалов. М., 1944. С. 12-13.

2 Там же. С. 39.

• ■ .1 .'{ • ! . . л’.

3 Там же. С. 40. ниде Леонове» (1978) В.А. Ковалёв систематизировал соответствующий документальный и историко-литературный материал, связанный с проблемами изучения творчества этого писателя, а также наметил наиболее важные аспекты изучения традиций Гоголя, Чехова, Щедрина, Горького в его творчестве. Наиболее всесторонне В.А. Ковалёв обследовал преломление горьковской традиции в художественной системе Л. Леонова в контексте всей суммы сложных, а подчас и противоречивых творческих взаимоотношений этих двух художников.

В книгах Ф.Х. Власова «Поэзия жизни» (1961) и «Эпос мужества» (1965) впервые представлена читателю уточнённая биография Л. Леонова, при этом наряду с изложением фактов внешней жизни писателя сделана попытка систематического исследования того главного фактора в жизни творца, который сам Л. Леонов называл «духовной биографией», а также проанализировано идейно-художественное содержание романов писателя 30-х годов и повести военных лет «Взятие Великошумска» с точки зрения национальной принадлежности созданных в них характеров.

В критике 50-х — начала 60-х годов было высказано решительное несогласие с былыми догматическими суждениями о зависимости Л. Леонова от Ф. Достоевского и «достоевщины», но глубинные свойства действительной творческой близости этих двух художников оставались до конца не исследованными до работ H.A. Грозновой, относящихся уже ко времени 80-х годов, хотя вопрос этот не переставал ставиться. Так, в одной из первых монографий о Л. Леонове (М. Лобанов «Роман Л. Леонова «Русский лес», 1958) были высказаны ценные замечания о горьковском влиянии на строй художественной системы автора романа и о том, что влияние Ф. Достоевского на раннего Л. Леонова «нельзя рассматривать только в плане мастерства, литературной технологии, оно было глубже и объяснялось исторически» а также то, что «предельная острота выражения того, как в сознании человека преломляется столкновение идей, борьба мировоззрений — эта особенность художественного метода Досто

1 Лобанов М. Роман Л. Леонова «Русский лес». М., 1958. С. 127. евского воспринята и Леоновым.» 1

Однако в духе своего времени автор монографии выразил сожаление, что у «Леонова нашла отклик отвлечённая гуманистическая идея, выраженная в словах Ивана Карамазова: оправдывается ли высшая гармония кровью ребёнка?» 2 Или ещё о том, что «сосредоточивая своё внимание, как и Достоевский, на судьбах личности, оказавшейся в водовороте общественных потрясений, молодой Леонов гипертрофирует противоречия индивидуалистической личности, усложняет её психологию» 3, как будто кто-то поставил пределы углубления в человеческую психологию.

Аналогичные литературоведческие решения были представлены и в монографии 3. Богуславской «Леонид Леонов» (1960). Хотя автор сделал ряд плодотворных наблюдений над теми эпизодами первой редакции романа «Вор», в которых обнаруживается воздействие Ф. Достоевского при обрисовке Л. Леоновым новой генерации смердяковщины (образ Чикилёва), но в общем получается у автора монографии так, что любой случай контакта с Ф. Достоевским оборачивается для Л. Леонова неоправданными просчётами и издержками.

Автор «Братьев Карамазовых» оказался в ответе за то, что в годы нэпа Л. Леонов стремился «в лупу рассмотреть малейшие внутренние движения даже недостойных героев» (но когда же такое стремление писателей считалось порочным?). Это объясняется у автора монографии не иначе как «близостью разрушительной сферы творчества Достоевского», «влиянием «больной совести» Достоевского, его философии отчаяния и душевного тупика».4 Не чем иным, как литературоведческим недоверием к углублённому психологическому анализу только и можно объяснить вывод автора монографии о том, что «Леонов искусственно заставляет героев 20-х годов XX века ставить проклятые вопросы,

1 Там же. С. 133.

2 Там же. С. 128.

3 Там же.

4 Богуславская 3. Леонид Леонов. М., 1960. С. 83. переживать душевные драмы, свойственные героям прошлого».1

Анализ литературоведческих работ 70-80-х годов показывает, что вопрос о роли классических традиций в формировании творческого метода любого крупного художника, его художественной системы представляет собой одну из наиболее актуальных проблем литературоведения. Вопросы преемственности вбирают в себя сердцевину самых жизненно важных проблем развития литературных методов, направлений и даже индивидуальных манер, их эстетическую и философскую сущность, смысл их поэтической судьбы, ибо «преемственность — основа прогресса» (Леонов).

Такая позиция литературоведения последних десятилетий XX века в основном определяет и характер изучения художественной системы Л. Леонова. Однако при всей широте подходов в вопросах освоения Л. Леоновым многих классических традиций, что действительно имеет место в его творчестве, если вспомнить метафору М. Горького о «пчеле», всё-таки в последнее время произошла решительная перегруппировка акцентов в работах леоноведов: в качст-ве главного русла, в которых протекает процесс леоновских социально-нравственных и эстетических исканий, опять выделяется традиция Ф. Достоевского, хотя на этот раз по преимуществу в положительном освещении.

К такому подходу имелись существенные основания и причины, исходящие, прежде всего, из эстетической позиции самого Л. Леонова.

В 1969 году в румынском журнале «Двадцатый век» появилась статья Л. Леонова «Достоевский и Толстой», которая стала одним из основных умона-правляющих источников леоноведения. В обычной для автора «Русского леса» и «Вора» манере предельной искренности и доказательной убедительности Л. Леонов, вопреки утвердившейся в литературоведении, казалось бы, неколебимой позиции о безоговорочной власти в литературном процессе XX века могучей толстовской эпичности, без колебаний отдал все литературные преимущества гению Ф. Достоевского и именно его художественный метод признал

Там же. С. 115. наиболее жизнеспособным в качественно меняющемся мире, «.литературный пейзаж, — пишет Л. Леонов, — с вечными в нём ориентирами, тоже имеет свойство течь, изменяться во времени: происходящее на глазах наших смещение вершин всё очевидней. Требуется волевое усилие исправить привычное школьное чередование двух этих исполинов. Начавшийся столетие назад, такой неравный в начале бег их явно завершается в пользу Достоевского.» И далее Л. Леонов специально акцентирует направленность своей мысли: «.имеется в виду не сравнительная масштабность двух абсолютных гениев или, скажем, относительная прогрессивность их мировоззрений. Речь идёт всего только о выявившихся преимуществах Достоевского творческого метода. На мой. взгляд, они заключаются в большей ёмкости последнего, в его обобщённой ал-гебраичности, так сказать — шекспириальности его философской партитуры, исключающей бытовой сор, частное и местное, с выделением более чистого продукта национальной мысли.» 1

В творческой биографии Л. Леонова статья эта играет роль не только яркого доказательства глубокого историко-литературного мышления выдающегося писателя, но и является выражением итогов постоянных раздумий художника о судьбе Ф. Достоевского в XX веке (вспомним уже цитированное: «Я уверен, русская литература ещё вернётся к Достоевскому»). Но самый существенный момент, на наш взгляд, заключается в определении творческого метода Ф. Достоевского как наиболее перспективного для искусства будущего, что для Л. Леонова всегда являлось аксиомой. И здесь естественен вопрос относительно истоков творческого метода самого Ф. Достоевского. Предварительный ответ (пока без подробного обоснования) можно найти в автобиографической подробности Фёдора Михайловича: его постоянными спутниками, товарищами его судьбы, с которыми он никогда не расставался, даже на каторге, были Библия и «Дон Кихот» Сервантеса.

Переключение внимания леоноведов во временной горизонтали преимуще

1 Леонов Л. Собр. соч.: В 10 т. М.: ИХЛ, 1984. Т. 10. Публицистика. Фрагменты из романа. С. 528-529. ственно на традицию Ф. Достоевского, а от него по вертикали к его предшественникам по методу и принципу художественного мышления имеет принципиально важный методологический смысл: в таком случае происходит не просто конкретизация, расчленение существующих представлений о творческих контактах Л. Леонова с предшественниками вообще, но в параллельном сопоставлении именно с наследием Ф. Достоевского и его предшественниками осуществляется осмысление центральной методологической проблемы — основополагающий общий принцип художественного освоения действительности этими писателями, который обусловил в творческой практике Л. Леонова особенности его метода и художественной системы в целом. Большие художники — не подражатели, они воспринимают от предшественников не художественные приёмы как таковые или опыт их применения (удел подражателей), а принципы художественного мышления, которые не могут препятствовать развитию творческой индивидуальности воспринимающего.

Именно против опасности механистической методики изучения литературных традиций и предупреждал в своё время A.C. Бушмин, который писал: «.желание открыть ещё одного учителя, продлить список заимодавцев, расчленить текст произведения на куски, написанные будто бы подобно такому-то и такому-то предшественнику, стремление во что бы то ни стало различить в изучаемом произведении раздельные голоса многих и самых разнохарактерных предшественников <.> приводит к тому, что голос самого исследуемого автора исчезает, становится рупором разного рода реминисценций; творческий процесс уподобляется механическому заимствованию из разного рода источников то образов, то выражения, то сравнения, то просто слова, пейзажа и т.д.» 1

Такого рода приёмы изучения произведений встречаются и в отношении творчества Л. Леонова. Сопричастность Л. Леонова к «великому русском}’ реализму» выглядит следующим образом в одном из учебных пособий: Л. Леонов «ценил «злое пламя грибоедовского сарказма». Гоголь помог ему осознать «всю

1 Бушмин A.C. Преемственность в развитии литературы. JL, 1975. С. 93. красоту то торжественной, то разящей русской речи». Не чужды J1. Леонову обличительная ирония и фантастический гротеск Салтыкова-Щедрина и Сухово-Кобылина. Леонов берёт на вооружение и чеховский подтекст «как спрятанную координату, как орудие дополнительного углубления и самого ёмкого измерения героя». Много значила для Леонова и «прививка» горьковского гуманизма и социального оптимизма».1

Важно отметить, что в 70-е годы литературоведческий поиск в связи с особенностями леоновского художественного метода вёлся в различных направлениях: в связи с традициями Л. Толстого 2, революционных демократов 3, писателей-демократов XIX века 4, Томаса Манна 5, Питера Брейгеля 6 и др. Были приведены в систему и получили обстоятельный комментарий тогда ещё скупые, но устойчивые леоновские суждения о роли Ф. Достоевского в развитии искусства XX века.7 К этому же ряду можно отнести постоянное изучение Л. Леоновым психологии героев, которые в «неистовом водовороте происходящего <.> мучительно ищут выхода, лишаются возможности спокойно обдумать свои поступки, болезненный надрыв побеждает их волю. Трагически бессильные герои, в чьей душе искажённо преломляются впечатления от окружающей

1 Зайцев Н.В. Театр Леонида Леонова. Учебное пособие. Л., 1980. С. 3.

Арденс Н. Традиции Достоевского и Толстого в творчестве Л. Леонова.// Большой мир. Статьи о творчестве Леонида Леонова. М., 1972. С. 15-38.

3 Дебабов Ф. Публицистика Л. Леонова и революционно-демократическая критика.// Большой мир. С. 120-132.

4 Шахов В.В. Традиции демократов в творчестве Вс. Иванова и Л. Леонова. «Неимоверные глубины России» (К проблеме преемственности эстетического идеала в «Русском лесе» Л. Леонова).// Вопросы стиля и метода в советской литературе. Рязань, 1976. С. 58-75.

5 Ершов Л. Леонид Леонов и Томас Манн.// Большой мир. С. 39-51; Протасова К. Функции образа писателя в структуре романом Л. Леонова «Вор» и Т. Манна «Доктор Фаустус».// Там же. С. 91-104 и др.

6 Корч Н.И. Леонов и Питер Брейгель старший (К вопросу о преемственности культуры).// Вестник МГУ, 1977. № 1.С. 252-255.

7 См., например: Демченко И.А. Леонов и Достоевский (К вопросу о творческом мастерстве в романе «Вор»).// Тексты докладов предстоящей научно-теоретической конференции аспирантов (17-18 сентября 1964 г.). Ростов-на-Дону. 1964. С. 185-188; Исаев Г.Г. Леонов о Достоевском.// Писатель и литературный процесс. Сб. статей Вып. 1. Душамбе, 1974. С. 116-169 и др. действительности.» 1 Словом, как писал Л. Леонов в «Воре», «метания человеческой брызги. на перегоне двух эпох, в момент социального переплава», то есть особенности воссоздания Леоновым исторического (в связи с революцией) «конца» маленького униженного человека, певцом которого был Достоевский».2 Обширный объём наблюдений современных исследователей включает как проблемы социально-исторические, так и сугубо поэтические, главным образом стилевые; были также созданы работы, специально направленные на то, чтобы окончательно снять былое недоверие критики к самостоятельности раннего Л. Леонова и показать, насколько значительны были уже тогда философские параметры мышления писателя: «Пусть жалок и мелок быт леоновских героев, — пишет о повести «Конец мелкого человека» Л. Ершов, — пусть они вполне в духе Достоевского занимаются «резекцией души», автор не ограничивается анализом отдельной человеческой натуры, а вводит повествование в русло большой русской литературы. О судьбах человеческой цивилизации и мировой культуры, о смысле истории и попытках «истолковать мироздание» — вот о чём говорится в произведении. При этом автор отвергает как мрачно-пессимистические пророчества доктора Елкова, так и фаталистические прогнозы профессора Лихарёва.»3

1 Курова К.С. К вопросу о традициях Достоевского в романе Леонова «Вор».// Русская м зарубежная литература. Вып. 1. Алма-Ата, 1969. С. 69.

2 Грознова H.A. Творчество Леонида Леонова и традиции русской классической литературы. Очерки. Л.: Наука, 1981. С. 27. Здесь у некоторых исследователей произошла досадная контаминация полярно противоположных образов и понятий в истории русской литературы. Гоголь и Достоевский создали образы социально «маленького человека» (Белинский), униженного бесправным положением, в смысле человека, стоящего на низших ступенях социальной лестницы, который мог быть и добрым, и великодушным, как, например, Макар Девушкин из «Бедных людей» Достоевского; словом, обладать «глубокой человечностью», что и открыли читающей публике писатели-гуманисты XIX века. Так же сочувственно относясь к «маленькому человеку», за что не раз получал упрёки даже от собратьев по перу (от Фурманова, например, и др.), Л. Леонов не объявлял о его конце. Своей повестью «Конец мелкого человека» (1922) писатель объявил миру о «конце» нравственно мелкого человека, иначе -гибель человеческого социума — это основной пафос и итогового романа «Пирамида».

3 Ершов Л. Русский советский роман. Национальные традиции и новаторство. Л.: Наука, 1967. С. 184.

Появление в печати ряда работ 70-х — начала 80-х годов, в которых было проведено плодотворное сопоставление некоторых творческих принципов Леонова-романиста с особенностями повествования у Достоевского, оказало существенное влияние на состояние леоноведения в области исследования больших художественных форм. Авторы работ обнаружили принципиально важное типологическое родство романистики сопоставляемых писателей (свойства композиционных решений, роль двойничества, принципы раскрытая человеческой сущности, структура личности, историко-философская и эстетическая концепция, построение характеров, природа конфликтов и др.). В исследованиях Л. Ф. Ершова «Русский советский роман. Национальные традиции и новаторство» (1967), Е. Тюховой «Концепция человека в романах Достоевского и Леонова («Преступление и наказание» и «Вор») (1972), Е.В. Стариковой «Достоевский и советская литература. (К постановке вопроса)» (1972), В.П. Крылова «Философская проза Леонида Леонова. Вопросы поэтики» (1977) и «Композиция философского романа Л. Леонова» (1981) и в ряде других была раскрыта впечатляющая картина творческих поисков Л. Леонова и сформулирован, в частности, принципиальный вывод: «.развитие и переосмысление наиболее философски и психологически насыщенных метафор Достоевского в самых существенных идейных узлах произведения останутся постоянной чертой стиля Леонова, постоянным опознавательным знаком литературной генеалогии его творчества».1

В те же годы леоноведение обрело важнейшую методологическую опору для способов определения принципов леоновского мышления и природы его художественной системы в тезисе Е. Суркова: Л. Леонов «потому и вступает в своих романах и пьесах в диалог с самыми большими людьми прошедшей литературной эпохи, что те новые истины, которые родились в пламени революции, становятся тем виднее во всей своей всечеловеческой значимости, чем более фронтально, последовательно, смело сопоставляются они с духовным опы

1 Старикова Е.В. Достоевский и советская литература.(К постановке вопроса).// Достоевский — художник и мыслитель. Сб. статей. М., 1972. С. 645. том прошедших поколений».1 Следует только заметить, забегая вперёд, что в выводе исследователя опосредованно вскрыт механизм философского способа мышления как такового, изначально присущий творческой натуре J1. Леонова, что будет развёрнуто в основной части исследования.

С появлением работ А. Лысова «О библейской культуре в творчестве Л. Леонова» (1980) и «Апокриф XX века. Миф о «размолвке начал» в концепции творчества Л. Леонова (Из бесед с писателем)» (1989) открылся в леоноведении еще один важнейший аспект изучения идейно-нравственных исканий писателя: на основе духовной литературы, то есть того существенного пласта культуры, который, по известным причинам, постоянно находился у автора «Вора», «Соти» и «Дороги на Океан» в подтекстовом содержании, составляя одну из сторон философского принципа художественного мышления. Уже первые разыскания А. Лысова позволили показать, как Л. Леонов целенаправленно переосмыслял в своих произведениях библейские апокрифические сюжеты, раскрывая их неистощимую нравственно преобразующую жизнеспособность на почве не церковного, а народного миропонимания, народной культуры.2

Начиная с 70-х годов, значительно расширяется и разнообразится у леоно-ведов проблематика изучения творчества Л. Леонова, Так, леоновское понимание поэтики «реализма в высшем смысле» (Достоевский) освещается в статье В. Крылова 3; прикованность Л. Леонова к нравственному идеалу, к «строгой чистоте и душевной силе его героев» — в книге Е.Л. Лепешинской 4; сходство Л. Леонова и Ф. Достоевского в этических исканиях — в работе H.H. Малаховой5; леоновские космологические проблемы в системе мировоззрения его ге

1 Сурков Е. Проблемы творчества Леонида Леонова.// Леонов Л. Собр. соч.: В 10 т. М.: ИХЛ, 1969. Т. 1. С. 10.

2 См.: Лысов А. О библейской культуре в творчестве Л. Леонова.// Literatura. (Вилънус) 1980. Вып. 2. С. 64-75.

3 Крылов В. Художник, мастер, мыслитель.// Север, 1979.№ 5. С. 107-109.

4 Лепешинская Е.Л. Нравственный мир Л. Леонова. Воронеж, 1977. С. 142-147.

5 Малахова Н.Н. Достоевский и Леонов. Феномен близости.// По страницам русской и зарубежной литературы. Ташкент, 1974. С.39-54. роев — в книге О.Н. Михайлова 1 и т.д. Шире становятся известными читающей публике работы зарубежных авторов о творчестве Л. Леонова, таких, как М. Бобович («Вор» Леонида Леонова. Белград, 1967), Л. Форгач (Послесловие к сборнику рассказов «Бродяга». Будапешт, 1967), М. Дрозда (Леонов и Достоевский. Перечитывая роман «Вор». Неаполь, 1975) и др.

С выходом в свет последнего романа писателя «Пирамида» (1994) прекратились все разговоры о том, что Л. Леонов после «Русского леса» не написал ничего нового, крупного, значительного, и сразу же появились первые работы об этом произведении с интонацией оторопелого восхищения и с подстрочным признанием, что невозможно в обозримом будущем охватить разумом такую громаду содержания; словом, пока роман воспринят, говоря словами его же автора, лишь антеннами души. «Пирамида» — как удар грома, — пишет Л. Быков-цева, — в такие годы роман такого масштаба и такой сложности!» 2 Назовём статьи А.Н. Варламова «Наваждение Леонида Леонова» (Москва, 1997. № 4. С. 140-149), В.Ю. Вьюгина «Роман Л. Леонова «Пирамида». III научный семинар» (Русская литература, 1998. № 2. С. 222-228), Н. Корниенко «.Расстояние до истины» в целую жизнь. О последнем романе Л. Леонова». (Литературное обозрение, 1995. № 6. С. 42-48.), С. Шуртакова «Подводя итоги. О «Пирамиде» Леонида Леонова. (Наш современник, 1997. № 2. С. 152-160) и др.

Наиболее близки, на наш взгляд, к истинному пониманию историко-философской и этической концепции романа и его поэтической организации наблюдения, выраженные в статьях O.A. Овчаренко: «О романе Леонида Леонова «Пирамида» (Леонов Л. Пирамида. М.: Голос, 1994) и «Роман Л. Леонова «Пирамида» и мировая литература» (Наш современник, 1994. № 7. С. 185-192). «Роман Л.М. Леонова «Пирамида», — пишет О. Овчаренко, — задуман как произведение, подводящее итоги нынешнего цикла человеческой истории. Итого-вость является основной характеристикой романа не только в отношении творчества старейшего русского писателя, но и в отношении всей русской, а отчасти

1 Михаилов О. Мироздание по Л. Леонову. М., 1987. Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 451 и мировой литературы. В «Пирамиде» Л.М. Леонов перекликается с апокрифическими памятниками христианской мысли «Книгой Еноха», «Словом об Адаме», «Словом Мефодия Патарского», а также с выдающимися памятниками мировой литературы «Божественной комедией» Данте, «Фаустом» Гете и «Братьями Карамазовыми» Достоевского. Кроме того, в романе в полный голос зазвучали сокровенные мотивы творчества самого Леонова от антиутопии «Про неистового Калафата» из «Барсуков», образа ферта из «Конца мелкого человека», цирковой стихии из «Вора» и впервые появившейся в этом же романе «блестинки в глазу», которая, по мысли писателя, делает человека человеком, до попытки осмысления основ русской истории, и главным образом событий последнего столетия.

С предшествующим творчеством, и прежде всего с «Вором», роднят «Пирамиду» приёмы композиции и психологического анализа, связанные с участием автора в развитии сюжета. В романе продолжается исследование русского национального характера, начатое в ранних произведениях Леонова. Народная Русь с её аввакумовским страстотерпческим началом, представленная такими образами, как дьякон Никон Аблаев, отец Матвей Лоскутов, горбун Алёша, ясновидящая Дуня, комиссар Тимофей Скуднов, противопоставлена чуждому, инородческому началу, олицетворяемому образами пустоцветов Сорокина и Бамбалски. Если кроткая русская девочка Дуня мечтает о том, чтобы отмолить у Бога грехи человечества, то одержимая династической гордыней пани Юлия Бамбалски жаждет стать прародительницей Антихриста.» 1

Это верно и сильно выражено, с попыткой раскрыть во всей глубине художественную манеру «с другим ключом понимания действительности».

Итак, несмотря на столь многообразные поиски современного литературоведения, остаётся опасность упрощённого подхода к леоновскому методу отражения действительности в искусстве и к его художественной системе в целом без теоретической разработки всего комплекса вопросов, связанных как с при

1 Овчаренко О. О романе Леонида Леонова «Пирамида».// Леонов Л. Пирамида. М.: Голос, 1994. Кн. I. С. 3. родой и технологией леоновской преемственности опыта человечества в полном объёме его истории, так и с принципиально новым ракурсом в образном видении мира и философским осмыслением жизни. Это с одной стороны. А с другой, чтобы критическая мысль не навязывала писателю со своим ключом понимания действительности свою (читай традиционную) эстетику, необходимы новые подходы и критерии оценки художественной системы, приспособленной к опосредованному отражению действительности, когда непосредственным материалом искусства являются не события и явления окружающей жизни или исторического прошлого, а процессы во внутреннем мире художника или его персонажа как результат реагирования на внешний мир через мысль и чувство, мировоззрение и мировосприятие. В этой связи необходимо напомнить убеждённое восклицание Л. Леонова о том, что он не видит «иного способа поведать поколениям весь накопленный за последние десятилетия кровоточащий опыт человечества- после пережитого в недавнем прошлом и в преддверии совсем теперь близкого будущего» чтобы найти ответ на кардинальный вопрос XX века, «как могли копившиеся двадцать веков высочайшие гуманитарные идеи вылиться в пережитое нами.»; в связи с чем писатель убеждён, что «на протяжении ближайшего столетия раздумье об этом и станет ведущей темой новой русской литературы.» 2

Создатель «мыслительной литературы» с доминантой осмысления над изображением, Л. Леонов по преимуществу изображает жизнь воспламенившей его воображение идеи, которая опосредованно проявляется в вещах и явлениях внешней жизни. В данном случае сам метод и структура творческой системы Леонова- от художественной детали до композиции и от содержания образа до принципов создания характера — целиком направлены на то, чтобы во всём и всегда фиксировать опыт прошлого как основы философского способа мышления, что и позволяет определять художественную систему Л. Леонова как сис Леонов Л. Достоевский и Толстой.// Леонов Л. Собр. соч. В 10 т. М.: ИХЛ, 1984. Т. 10. Публицистика. Фрагменты из романа. С. 530. О Леонид Леонов в воспоминаниях. С. 221 тему философской прозы. В такой системе определяющая роль принадлежит не теме произведения, содержание которой диктует логику повествования, а интенции — направленности сознания писателя, его мировоззрению — основе единой мыслительной системы произведения искусства и творчества писателя в целом. «Как часто приходится доказывать, — пишет Л. Леонов, — что личность автора всегда важнее темы его творения!. Любая личность, но не л го-бог о художника.» 1 Поэтому постоянное развитие свой личности как формы выработки всё более цельного мировоззрения и нравственного самосознания Л. Леонов справедливо полагал основой всего своего творчества.

Из сказанного следует, что, несмотря на большое количество историко-литературных исследований, посвящённых творческой индивидуальности Л. Леонова, на разнообразие подходов к предмету изучения в них, их теоретические наблюдения ещё не обогатились достаточно глубокими выводами, чтобы обрести свойства цельного и системного анализа творческих достижений писателя, не отражают всей сложности становления и развития его эстетики и неадекватны принципам его художественного мышления, с необходимостью образовавшего самую перспективную, на наш взгляд, творческую систему философской прозы в её леоновской модификации.

Разработка поставленных здесь проблем, стоящих сегодня на повестке дня литературоведения, по своему значению выходит за рамки собственно леоно-ведения, так как они и генетически и формально связаны с общим литературным движением в XX веке, отмеченным интенсивными поисками новых форм осмысления всё усложняющейся реальности. Следовательно, изучение феномена философской прозы в творческой практике выдающегося художника XX века не может не выявить проблем перспективного значения, необходимых для теоретического осмысления путей развития литературы начавшегося столетия.

1 Леонов Л. Достоевский и Толстой. Собр. соч. Т. 10. С. 530.

ЧАСТЬ I

ТВОРЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ ФИЛОСОФСКОЙ ПРОЗЫ