Нет никого я один в мире какой герой произносит эти слова

Роман Мастера, главного героя произведения Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита», повествует о временах Ершалаима. В этой истории особое место занимает образ Иешуа Га-Ноцри, философа-бродяги, которого можно назвать идеальным персонажем.

Описание образа с цитатами

Иешуа носит прозвище Га-Ноцри. Он – бродячий философ. У нет постоянного жилища. Он путешествует по городам со своей проповедью. Возраст Иешуа — около 27 лет (Иисусу Христу было 33 года, когда его казнили):

О внешности Иешуа известно следующее:

Иешуа носит оборванную одежду:

У него ясные глаза:

У Иешуа бесшумная походка:

У него светлая улыбка:

Иешуа является выходцем из Галилеи:

Герой является сиротой. Он не знает, кто его родители. У молодого человека вообще нет родных:

Иешуа — одинокий, холостой мужчина. Герой является умным человеком:

Иешуа — наблюдательный, проницательный человек. Он видит то, что скрыто от глаз других людей:

Он способен предчувствовать события:

Иешуа способен лечить людей, но при этом он не врач. Каким-то чудом Иешуа снимает головную боль Понтия Пилата:

Он считает всех людей добрыми:

Он умеет интересно говорить так, что люди ходят за ним по пятам:

Иешуа является довольно образованным человеком для своего времени. Он знает арамейский, греческий и латинский языки:

Иешуа — трудолюбивый человек. Оказавшись в гостях у огородника, он помогает ему с огородом. Он милосердный человек. Даже во время своей казни он заботится о других преступниках:

Герой считает трусость одним из главных пороков людей:

Иешуа — безобидный человек, которого не за что казнить. Тем не менее, его казнят, как опасного преступника:

Добрый Иешуа прощает людям их грехи. Он никого не винит в своей казни:

У Иешуа есть единственный ученик — Левий Матвей (у Иисуса Христа было 12 учеников — это одно из отличий персонажа Иешуа от Иисуса Христа):

В конце концов Иешуа оказывается всемогущим и бессмертным существом. Он представляется собой воплощение добра и света в противоположность князю тьмы Воланду:

О прототипе персонажа Иешуа

Прототипом философа Иешуа Га-Ноцри является Иисус Христос. Но при этом Иешуа и Иисус Христос имеют некоторые отличия. Например, в романе Иешуа умирает в возрасте 27 лет, а Иисус Христос был казнен в возрасте 33 лет; у Иешуа есть всего один ученик Левий Матвей, а у Иисуса Христа было 12 учеников.

Несмотря на эти и другие различия, Иисус Христос, без сомнения, является прообразом Иешуа, но в булгаковской интерпретации.

Светлый, открытый, свободный, умный – это качества, которыми наделил Булгаков Иешуа, создавая идеал нравственно человека, к которому должны стремиться другие люди.

Михаил Булгаков Мастер и Маргарита

Текст печатается в последней прижизненной редакции (рукописи хранятся в рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина), а также с исправлениями и дополнениями, сделанными под диктовку писателя его женой, Е. С. Булгаковой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

– Я – часть той силы,

что вечно хочет

зла и вечно совершает благо.

Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.

– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну, давайте, давайте, давайте!..

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской. Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.

Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»

Но это, увы, было, и длинный, сквозь которого видно, гражданин, не касаясь земли, качался перед ним и влево и вправо.

Тут ужас до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца.

– Фу ты черт! – воскликнул редактор, – ты знаешь, Иван, у меня сейчас едва удар от жары не сделался! Даже что-то вроде галлюцинации было, – он попытался усмехнуться, но в глазах его еще прыгала тревога, и руки дрожали.

Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф.

Надо заметить, что редактор был человеком начитанным и очень умело указывал в своей речи на древних историков, например, на знаменитого Филона Александрийского, на блестяще образованного Иосифа Флавия, никогда ни словом не упоминавших о существовании Иисуса. Обнаруживая солидную эрудицию, Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, и о том, что то место в 15-й книге, в главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, – есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка.

Поэт, для которого все, сообщаемое редактором, являлось новостью, внимательно слушал Михаила Александровича, уставив на него свои бойкие зеленые глаза, и лишь изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду.

Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, – поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике.

И вот как раз в то время, когда Михаил Александрович рассказывал поэту о том, как ацтеки лепили из теста фигурку Вицлипуцли, в аллее показался первый человек.

Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно, разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй – что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было.

Приходится признать, что ни одна из этих сводок никуда не годится.

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые. Он был в дорогом сером костюме, в заграничных, в цвет костюма, туфлях. Серый берет он лихо заломил на ухо, под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головы пуделя. По виду – лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом – иностранец.

Пройдя мимо скамьи, на которой помещались редактор и поэт, иностранец покосился на них, остановился и вдруг уселся на соседней скамейке, в двух шагах от приятелей.

«Немец», – подумал Берлиоз.

«Англичанин, – подумал Бездомный, – ишь, и не жарко ему в перчатках».

А иностранец окинул взглядом высокие дома, квадратом окаймлявшие пруд, причем заметно стало, что видит это место он впервые и что оно его заинтересовало.

Он остановил свой взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанное и навсегда уходящее от Михаила Александровича солнце, затем перевел его вниз, где стекла начали предвечерне темнеть, чему-то снисходительно усмехнулся, прищурился, руки положил на набалдашник, а подбородок на руки.

Тут Бездомный сделал попытку прекратить замучившую его икоту, задержав дыхание, отчего икнул мучительнее и громче, и в этот же момент Берлиоз прервал свою речь, потому что иностранец вдруг поднялся и направился к писателям.

Те поглядели на него удивленно.

Тут он вежливо снял берет, и друзьям ничего не оставалось, как приподняться и раскланяться.

«Поляк?..» – подумал Бездомный.

– Разрешите мне присесть? – вежливо попросил иностранец, и приятели как-то невольно раздвинулись; иностранец ловко уселся между ними и тотчас вступил в разговор.

– Если я не ослышался, вы изволили говорить, что Иисуса не было на свете? – спросил иностранец, обращая к Берлиозу свой левый зеленый глаз.

– Нет, вы не ослышались, – учтиво ответил Берлиоз, – именно это я и говорил.

– Ах, как интересно! – воскликнул иностранец.

«А какого черта ему надо?» – подумал Бездомный и нахмурился.

– А вы соглашались с вашим собеседником? – осведомился неизвестный, повернувшись вправо к Бездомному.

– На все сто! – подтвердил тот, любя выражаться вычурно и фигурально.

– Изумительно! – воскликнул непрошеный собеседник и, почему-то воровски оглянувшись и приглушив свой низкий голос, сказал: – Простите мою навязчивость, но я так понял, что вы, помимо всего прочего, еще и не верите в бога? – он сделал испуганные глаза и прибавил: – Клянусь, я никому не скажу.

– Да, мы не верим в бога, – чуть улыбнувшись испугу интуриста, ответил Берлиоз. – Но об этом можно говорить совершенно свободно.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил, даже привизгнув от любопытства:

– Вы – атеисты?!

– Да, мы – атеисты, – улыбаясь, ответил Берлиоз, а Бездомный подумал, рассердившись: «Вот прицепился, заграничный гусь!»

– Ох, какая прелесть! – вскричал удивительный иностранец и завертел головой, глядя то на одного, то на другого литератора.

– В нашей стране атеизм никого не удивляет, – дипломатически вежливо сказал Берлиоз, – большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге.

Тут иностранец отколол такую штуку: встал и пожал изумленному редактору руку, произнеся при этом слова:

– Позвольте вас поблагодарить от всей души!

– За что это вы его благодарите? – заморгав, осведомился Бездомный.

– За очень важное сведение, которое мне, как путешественнику, чрезвычайно интересно, – многозначительно подняв палец, пояснил заграничный чудак.

Важное сведение, по-видимому, действительно произвело на путешественника сильное впечатление, потому что он испуганно обвел глазами дома, как бы опасаясь в каждом окне увидеть по атеисту.

– Но, позвольте вас спросить, – после тревожного раздумья спросил заграничный гость, – как же быть с доказательствами бытия божия, коих, как известно, существует ровно пять?

– Увы! – с сожалением ответил Берлиоз, – ни одно из этих доказательств ничего не стоит, и человечество давно сдало их в архив. Ведь согласитесь, что в области разума никакого доказательства существования бога быть не может.

– Браво! – вскричал иностранец, – браво! Вы полностью повторили мысль беспокойного старика Иммануила по этому поводу. Но вот курьез: он начисто разрушил все пять доказательств, а затем, как бы в насмешку над самим собою, соорудил собственное шестое доказательство!

– Доказательство Канта, – тонко улыбнувшись, возразил образованный редактор, – также неубедительно. И недаром Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством.

Берлиоз говорил, а сам в это время думал: «Но, все-таки, кто же он такой? И почему так хорошо говорит по-русски?»

– Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки! – совершенно неожиданно бухнул Иван Николаевич.

– Иван! – сконфузившись, шепнул Берлиоз.

Но предложение отправить Канта в Соловки не только не поразило иностранца, но даже привело в восторг.

– Именно, именно, – закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, – ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут».

– Но, – продолжал иноземец, не смущаясь изумлением Берлиоза и обращаясь к поэту, – отправить его в Соловки невозможно по той причине, что он уже с лишком сто лет пребывает в местах значительно более отдаленных, чем Соловки, и извлечь его оттуда никоим образом нельзя, уверяю вас!

– А жаль! – отозвался задира-поэт.

– И мне жаль! – подтвердил неизвестный, сверкая глазом, и продолжал: – Но вот какой вопрос меня беспокоит: ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

– Сам человек и управляет, – поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.

– Вы хотите курить, как я вижу? – неожиданно обратился к Бездомному неизвестный, – вы какие предпочитаете?

– А у вас разные, что ли, есть? – мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

– Какие предпочитаете? – повторил неизвестный.

– Ну, «Нашу марку», – злобно ответил Бездомный.

Незнакомец немедленно вытащил из кармана портсигар и предложил его Бездомному:

И редактора и поэта не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его при открывании сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник.

Тут литераторы подумали разно. Берлиоз: «Нет, иностранец!», а Бездомный: «Вот черт его возьми! А?»

Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец:

– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

– Кирпич ни с того ни с сего, – внушительно перебил неизвестный, – никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью.

– Может быть, вы знаете, какой именно? – с совершенно естественной иронией осведомился Берлиоз, вовлекаясь в какой-то действительно нелепый разговор, – и скажете мне?

Бездомный дико и злобно вытаращил глаза на развязного неизвестного, а Берлиоз спросил, криво усмехнувшись:

– А кто именно? Враги? Интервенты?

– Нет, – ответил собеседник, – русская женщина, комсомолка.

– Прошу и меня извинить, – ответил иностранец, – но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

– Секрета нет. Сейчас я зайду к себе на Садовую, а потом в десять часов вечера в МАССОЛИТе состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

– Нет, этого быть никак не может, – твердо возразил иностранец.

– Потому, – ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы, – что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила. Так что заседание не состоится.

Тут, как вполне понятно, под липами наступило молчание.

– Подсолнечное масло здесь вот при чем, – вдруг заговорил Бездомный, очевидно, решив объявить незванному собеседнику войну, – вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?

– Иван!.. – тихо воскликнул Михаил Александрович.

Но иностранец ничуть не обиделся и превесело рассмеялся.

– Бывал, бывал и не раз! – вскричал он, смеясь, но не сводя несмеющегося глаза с поэта, – где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

– Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Помилуйте, Иван Николаевич, кто же вас не знает? – здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер «Литературной газеты», и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение, а под ним свои собственные стихи. Но вчера еще радовавшее доказательство славы и популярности на этот раз ничуть не обрадовало поэта.

– Я извиняюсь, – сказал он, и лицо его потемнело, – вы не можете подождать минутку? Я хочу товарищу пару слов сказать.

– О, с удовольствием! – воскликнул неизвестный, – здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

– Ты думаешь? – встревоженно шепнул Берлиоз, а сам подумал: «А ведь он прав!»

И поэт за руку потянул Берлиоза к скамейке.

Незнакомец не сидел, а стоял возле нее, держа в руках какую-то книжечку в темно-сером переплете, плотный конверт хорошей бумаги и визитную карточку.

– Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, паспорт и приглашение приехать в Москву для консультации, – веско проговорил неизвестный, проницательно глядя на обоих литераторов.

Те сконфузились. «Черт, все слышал,» – подумал Берлиоз и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их редактору, поэт успел разглядеть на карточке напечатанное иностранными буквами слово «профессор» и начальную букву фамилии – двойное «В».

– Очень приятно, – тем временем смущенно бормотал редактор, и иностранец спрятал документы в карман.

Отношения таким образом были восстановлены, и все трое снова сели на скамью.

– Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? – спросил Берлиоз.

– Вы – немец? – осведомился Бездомный.

– Вы по-русски здорово говорите, – заметил Бездомный.

– О, я вообще полиглот и знаю очень большое количество языков, – ответил профессор.

– А у вас какая специальность? – осведомился Берлиоз.

– Я – специалист по черной магии.

«На тебе!» – стукнуло в голове у Михаила Александровича.

– Да, по этой пригласили, – подтвердил профессор и пояснил: – Тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века, так вот требуется, чтобы я их разобрал. Я единственный в мире специалист.

– А-а! Вы историк? – с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз.

– Я – историк, – подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: – Сегодня вечером на Патриарших прудах будет интересная история!

И опять крайне удивились и редактор и поэт, а профессор поманил обоих к себе и, когда они наклонились к нему, прошептал:

– Имейте в виду, что Иисус существовал.

– Видите ли, профессор, – принужденно улыбнувшись, отозвался Берлиоз, – мы уважаем ваши большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

– А не надо никаких точек зрения! – ответил странный профессор, – просто он существовал, и больше ничего.

Образ ИЕШУА

В трактовке образа Иисуса Христа как идеала нравственного совершенства Булгаков отошел от традиционных, канонических представлений, основанных на четырехевангелиях и апостольских посланиях. В.И. Немцев пишет: “Иешуа — это “авторское воплощение вдела положительного человека, к которому направлены стремления героев романа”. В романе Иешуа не дано не единого эффективного героического жеста. Он — обыкновенный человек: «Он не аскет, не пустынножитель, не отшельник, не окружен он аурой праведника или подвижника. Истязающего себя постом и молитвами. Как все люди, страдает от боли и радуется освобождению от нее». Мифологический сюжет, на который проецируется произведение Булгакова, представляет собой синтез трех основных элементов — Евангелия, Апокалипсиса и «Фауста». Две тысячи лет тому назад было найдено «переменившее весь ход мировой истории средство спасения». Булгаков видел его в духовном подвиге человека, который в романе назван Иешуа Га-Ноцри и за которым виден его великий евангельский прообраз. Фигура Иешуа стала выдающимся открытием Булгакова. Есть сведения о том, что Булгаков не был религиозен, в церковь не ходил, от соборования перед смертью отказался. Но вульгарный атеизм был ему глубоко чужд. Настоящая новая эра (подч.В.М.Акимовым) в ХХ веке — этотоже эра «лицетворение» (термин с.н. Булгакова — В.А.), время нового духовного самоспасения и самоуправления, подобное которому было явлено некогда миру в Иисусе Христе»1. Подобный акт может по М.Булгакову спасти наше Отечество в ХХ веке Возрождение бога должно произойти в каждом из людей.

История Христа в романе Булгакова изложена не так, как в Священном Писании. Это отношение фиксируется, оно становится предметом полемики повествования с библейским текстом. В качестве инвариантного сюжета писатель предлагает апокрифическую версию евангельского повествования, в которой каждый из участников совмещает в себе противоположные черты и выступает в двойственной роли. «Вместо прямой конфронтации жертвы и предателя, Мессии и его учеников и враждебных им образуется сложная система. Между всеми членами которой проступают отношения родства  частичного подобия»2. Переосмысление канонического евангельского повествования  и придает версии Булгакова характер апокрифа. Сознательное и резкое неприятие канонической новозаветной традиции в романе проявляется  том что записи Левия Матвея (т.е. как бы будущий текст Евангелия  от Матфея) оцениваются Иешуа как полностью несоответствующие действительности. Роман выступает как истинная версия.

Если двойственная сущность главного героя (творческая сила и слабость идр.) делает его героем апокрифического Евангелия Булгакова, то это придает его миссии фаустиянский характер и его гибели ампивалентный смысл.

М. Булгаков изображал Иешуа. Нигде ни единым намеком не показывает, что это Сын божий. Иешуа везде представлен Человеком, философии, мудрецом, целителем, но — Человеком. Никакого ореола святости над образом Иешуа не витает, и в сцене мучительной смерти присутствует цель — показать, какая несправедливость творится в Иудее.

Однако Иешуа Га-Ноцри не простой человек: Воланд — Сатана мыслит себя с ним в небесной иерархии примерно на равных. Булгаковский Иешуа является носителем идеи богочеловека. Он реализует философский принцип Н.Бердяева: «Все должно быть имманентно вознесено на крест». Е.О. Пенкина напоминает в этой связи, что в экзистенциальном плане Бог делит с Сатаной свою власть. Отталкиваясь от отечественной традиции развития идеи о сверхчеловеке, автор утверждает, что Булгаков создает героя — антитезу Иешуа. «Антитезу в смысле философского оппонента в споре между неоднозначностью добра и зла. Этой величайшей противоположностью будет Воланд». Царством Воланда и его гостей, пирующих в полнолуние на весеннем балу, является Луна — «фантастический мир теней, загадок и призрачности». Холодящий свет луны, кроме того, — это успокоение и сон. Как тонко подмечает В.Я.Лакшин, Иешуа на крестном его пути сопровождает Солнце — «привычный символ жизни, радости, подлинного света», «изучение жаркой и опаляющей реальности».

Говоря об Иешуа, нельзя не упомянуть о его необычном мнении. Если первая часть — Иешуа — прозрачно намекает на имя Иисуса, то «неблагозвучие плебейского имени» — Га-Ноцри — «столь приземленного» и «обмирщенного»  в сравнении с торжественным церковным — Иисус, как бы призвано подтвердить подлинность рассказа Булгакова и его независимость от евангельской традиции».  Бродяга-философ крепок своей наивной верой в добро, которую не могут отнять у него ни страх наказания, ни зрелище вопиющей несправедливости, чьей  жертвой становится он сам. Его неизменная вера существует вопреки обыденной мудрости и наглядным уроком казни. В житейской практике эта идея добра, к сожалению, не защищена. «Слабость проповеди Иешуа в ее идеальности, — справедливо считает В.Я.Лакшин — но Иешуа упрям, и в абсолютной цельности его веры в добро есть своя сила». В своем герое автор видит не только религиозного проповедника и реформатора — образ Иешуа воплощает в себе свободную духовную деятельность.

В чем же главная сила Иешуа? Прежде всего в открытости. Непосредственности. Он всегда находится в состоянии духовного порыва «навстречу». Его первое же появление в романе фиксирует это: «Человек со связанными руками несколько подался вперед + и начал говорить:

Иешуа — человек, всегда открытый миру. «Беда в том, — продолжал никем не остнавливаемый связанный, — что ты слишком замкнут и окончательно потерял веру в людей». «Открытость» и «замкнутость» — вот, по Булгакову, полосы добра и зла. «Движение навстречу» — сущность добра. Уход в себя, замкнутость — вот, что открывает дорогу злу. Уходя в себя, человек так или иначе вступает в контакт с дьяволом.  М.Б.Бабинский отмечает необъективную способность Иешуа поставить себя на место другого. Чтобы понять его состояние. Основой гуманизма этого человека является талант тончайшего самосознания и на этой основе — понимание других людей, с которыми сводит его судьба.

Но разве увлечение к миру «навстречу» ему не есть  одновременно «движение» истинно?

Булгаков и здесь верен себе: ответ Иешуа связан с глубинным смыслом романа — призывом прозреть правду сквозь намеки к «низа», и «середины»; открыть глаза, начатьвидеть.

Истина для Иешуа — это то, что на самом деле. Это снятие покров с явлений и вещей, освобождение ума и чувство и от любого сковывающего этикета, от догм; это преодоление условностей и помех. Уидущих от всяких «директив», « «середин» и тем более — толчков «снизу». «Истина Иешуа Га-Ноцри — это восстановление действительного видения жизни, воля и мужество не отворачиваться и не опускать глаз, способность открывать мир, а не закрываться от него ни условностями ритуала, ни выбросами «низа». Истина Иешуа не повторяет «традицию», «регламент» и «ритуал». Она становится живой и всякий раз новой способностью к диалогу с жизнью.

Но здесь и заключено самое трудное, ибо для полноты такого общения с миром необходимо бесстрашие. Бесстрашие души, мысли, чувства».

Несмотря на то, что сюжет кажется завершенным — Иешуа казнен, автор стремится утвердить, что победа зла над добром не может стать результатом общественно-нравственного противоборства, этого, по Булгакову, не приемлет сама человеческая природа, не должен позволить весь ход цивилизации. Возникает впечатление. Что Иешуа так и не нашел. что он умер. Он был живым все время и живым ушел. Кажется, самого слова «умер» нет в эпизодах Голгофы. Он остался живым. Он мертв лишь для Левия, для слуг Пилата. Великая трагическая философия жизни Иешуа состоит в том, что на истину (и на выбор жизни в истине) испытывается и утверждается также и выбором смерти. Он «сам управился» не только со своей жизнью, но и со своей смертью. Он «подвесил» свою телесную смерть так же, как «подвесил» свою духовную жизнь. Тем самым он поистине «управляет» собой (и всем вообще распорядком на земле); управляет не только Жизнью, но и Смертью».  «Самотворение», «самоуправление» Иешуа выдержало испытание смертью, и поэтому оно стало бессмертным.

Образ Иешуа в кинематографе и театре

Иешуа в романе «Мастер и Маргарита» описан как бесконечно милосердный и всепрощающий бродячий философ. Образ Иешуа в романе, как образ Иисуса Христа, только в интерпретации Булгакова.

Перед читателями Иешуа предстаёт как человек в старой и рваной одежде и стоптанных сандалиях. Не смотря на доставшиеся ему злоключения и побои, он улыбается своей светлой улыбкой, и не боится поднять глаза на Понтия Пилата.

В разговоре с прокуратором Иудеи выясняется, что Иешуа одинок, он не знает своих родителей, семьи и детей у него нет. Но он не жалуется на свое одиночество, а спокойно говорит, что «один перед всем миром».

Иешуа даже на допросе у прокуратура говорит правду — лгать он не умеет. Кроме этого, он не понимает насилия, и говорит об этом как о «царствие справедливости, и добра, где не нужна никакая власть».

Иешуа способен лечить людей, но он не врач. Ему свойственны какие- то особые целительные силы. Он способен предчувствовать события и очень проницателен. Кроме того, Иешуа знает несколько языков и обучен грамоте, что выясняется при разговоре с Пилатом.

Иешуа считает всех людей добрыми и никого не винит в том, что его собираются казнить. Он даже Марка Крысобоя считает «милым человеком». Перед своей казнью Иешуа Га-Ноцри заранее прощает всех кто выносит ему приговор.

Понтий Пилат понимает, что Иешуа не за что казнить, он не может понять, какое ему принять решение, и все таки отправляет его на смерть. За свое неправильное решение прокуратор будет расплачиваться потом очень долго.

Иешуа Га-Ноцри предан и оклеветан Иудой, но есть у него и  ученик, Левий Матвей. Который предан своему учителю, он ходит за Иешуа и записывает сказанное им. Именно Левий Матвей передаёт просьбу Воланду, чтобы тот подарил Мастеру и Маргарите покой.

Иешуа открыт миру и добр ко всем людям, но это не делает его слабым, наоборот, в его вере и терпимости его сила. Иешуа в романе это образ света, добра и милосердия, он противоположность Воланда, князя тьмы.

Сочинение про Иешуа из романа Булгакова

Одним из второстепенных персонажей произведения является Иешуа, прообразом которого писатель представляет Иисуса Христа.

Иешуа представлен в романе в образе обычного человека, философа-бродяги, характеризующегося сострадательным и добрым отношением к окружающим. Иешуа также, как и все люди, испытывает боль и ощущает страх.

Писатель описывает Иешуа в качестве источника силы света, оказывающего огромное влияние на людей и обладающего способностью излечения от недугов. Он не воспринимает оскорбления и обиды, поскольку для Иешуа они являются уделом слабого человека, а он представляет собой самодостаточного и сильного духом представителя людей.

В людских поступках и поведении для Иешуа все понятно и легко, общается он с окружающими посредством коротких и простых фраз, несущих в себе глубокий философский смысл. Убеждения Иешуа основаны на мнение о всеобщей доброте, однако придерживаясь этой позиции он понимает, что не все люди могут быть счастливы.

Отличительными чертами Иешуа являются его неприкрытая честность, отсутствие лжи и кривляния душой, отважность и храбрость, поскольку он не принимает понятие трусости, самого страшного человеческого порока.

Писатель описывает Иешуа как светлого, открытого и умного мужчины, на которого не могут оказывать влияние внешние обстоятельства, создав из этого героя образ идеально нравственного человека.

Герою приятно произносить слова правды, и он несет в массы свое видение мирского существования, когда, по его мнению, власть в виде насилия над людьми будет лишней и наступит всеобщее равенство.

Главным достоинством Иешуа автор считает его внутреннюю свободу и возможность на равных вести беседу с различными представителями общественных слоев. Сила Иешуа состоит в том, что он имеет способность понимать истину, видеть будущее и предсказывать желания, но несмотря на это он не стремится стать центром вселенной.

В финале Иешуа оказывается казненным, будучи преданным Иудой. Писатель изображает этот факт из жизни Иешуа как большое горе для человечества, но акцентирует внимание на том, что смерть этого героя не является победой зла на добром, поскольку образ Иешуа вечен.

Описывая момент перед смертью героя, автор изображает Иешуа как великого божьего ученика, выражающего торжество жизни над смертью, с гордо поднявшей головой принимающего свою гибель, которую Иешуа воспринимает как очередную ступень познания совершенства.

Место в мире романа

Джеймс Тиссо. Суд Пилата.

Космография мира романа

Религиозные взгляды М. А. Булгакова (точнее, их развитие) описать не так уж легко, однако можно сказать, что в зрелые годы он не был атеистом, хотя его веру нельзя назвать церковной (см. врезку).

Отношения с другими персонажами

Прочитав роман Мастера, Иешуа посылает к Воланду своего ученика Левия Матвея с просьбой наградить Мастера и Маргариту покоем. Один из глубинных смыслов этой сцены — последовательно проводимое в романе (начиная с эпиграфа) противопоставление пассивного Добра и активного Зла, которые совместно и независимо участвуют в едином историческом процессе.

Авторское отношение к образу Иешуа

Михаил Булгаков в 1937 году

Альтернативные интерпретации образа Иешуа

Последняя фраза перекликается со знаменитыми словами апостола Павла о том, что «сам сатана принимает вид Ангела света» (2Кор. 11:14).

Иешуа Га-Ноцри — предположительная реконструкция именования Иисуса Христа (обратный перевод с греческого на иврит).

В архиве писателя сохранились выписки из различных источников, предлагавших различные, противоречившие друг другу варианты этимологии прозвища; возможно, поэтому автор не дал в романе его расшифровки.

Образ и характеристика Иешуа

В романе Булгакова, герой Га-Ноцри описан совершенно не так, как его показывают в Евангелие. Критики отмечают, что это герой для автора является слиянием самых светлых  и порядочных составляющих, которые должны быть в людях. В произведении Булгакова Иешуа является таким же человеком, как и все. Он также испытывает боль и страдания.

Автор в своем романе показывает Га-Ноцри обычным простолюдином и даже никак не намекает читателю, что этот человек сын Бога. Этот бедняга проповедует свое учение, а также исцеляет людей, но главное то, что он человек.

Нет никакого золотого нимба над его головой. Никто с неба с ним не разговаривает во время болезненных мук. Булгаков этим хотел показать, что в мире часто все случается не по справедливости.

Описаний этого человека практически в романе нет. Все как-то поверхностно. Булгаков только доносит до читателя возраст мученика, одеяние.  Также подчеркивает то, что лицо его избито, на нем ссадины и синяки. Когда прокуратор задал вопрос по поводу родных Иешуа, то тот ответил, что он сам на свете.

Причем это звучит не как жалость. Данный герой не создает вид беспомощного человека, которого нужно жалеть. На самом деле, герой Булгакова очень силен, но по началу люди не понимают этого и считают его поведение проявлением слабости.

Автор ставит Га-Ноцри на один уровень с Сатаной. Ведь Воланд представляет себя в царстве небесном на равных с Иешуа. Он является воплощением бога и остается верен своим суждениям. Он уверен в том, что все люди добрые.

Держать такое мнение очень трудно в мире в котором мы живем. Иешуа имеет очень развитый дар видить будущее. Он видит наперед. Даже зная о том, что его все равно казнят, он подчеркивает, что жизнь прокуратора очень скудна.

Данный герой всегда открыт для людей и для всего мира. Булгаков дает понять, что если человек движется на встречу, то он воплощает добро. Когда общество наполнено закрытостью, то это уже шаг в сторону зла. Главный смысл жизни его заключается в том, чтоб верить только в действительность, в то, что есть на самом деле.

Все же его казнят. Он погибнет. Это событие преподносит Булгаков как беду для всего человечества. Но автор подчеркивает, то, что это не совсем победа зла над добром. Складывается впечатление, что Га-Ноцри даже не осознает, что он умер. Он всегда будет жить, а мертв он только для прокуратора.

Правда, Булгакова такова, что Иешуа искал истину в мирской жизни. Но на пути познания этой истины стояла смерть, которую нельзя было обойти, ее нужно было просто пережить. Иешуа управлял не только своей жизнь, но и смертью. Он с гордостью встретил ее, ведь это был только очередной шаг к познанию.

Отличия Иешуа от евангельского Иисуса

Булгаковский персонаж имеет многочисленные отличия от евангельского Иисуса, что подчёркивается в романе словами Берлиоза: «Ваш рассказ чрезвычайно интересен, профессор, хотя он и совершенно не совпадает с евангельскими рассказами».

Напротив, Рождество Христово произошло в Вифлееме (Мф. 2:1, Лк. 2:4-7), в том городе, где и надлежало родиться Мессии согласно ветхозаветному пророчеству (Мих. 5:2), о котором хорошо знали первосвященники и книжники народные, созванные встревоженным царём Иродом после прихода волхвов с востока (Мф. 2:3-6).

Иешуа не имеет учеников, а о Левии Матвее, который ведёт записи, говорит, что тот искажает его слова.

Напротив, Иисус имеет двенадцать избранных учеников-апостолов, одним из которых стал мытарь Левий, более известный как апостол Матфей; также в Евангелиях говорится об отправленных на проповедь других семидесяти учениках.

Вхождение в город

Напротив, Вход Господень в Иерусалим сопровождается ликованием народа. Иисус въезжает в город, сидя на осле, тем самым исполняя ветхозаветные пророчества, под восторженные крики народа: «Осанна!».

Дорога на казнь

Евангельский Иисус не просто идёт пешком, а несёт на себе орудие своей казни.

Таблички на шее у него нет, но после, когда он придёт на Голгофу, над ним поместят табличку «с надписью вины Его» (Мк. 15:26).

Казнь и погребение

В описании же казни Христа мы читаем, как воины «взяли одежды Его и разделили на четыре части, каждому воину по части», а хитон не стали делить, ибо он «был не сшитый, а весь тканый сверху», потому и метали «о нём жребий, чей будет, — да сбудется речённое в Писании: разделили ризы Мои между собой и об одежде Моей бросали жребий» (Ин. 19:23, 24). Христу не перебивают голени (Ин. 19:33) — опять же во исполнение пророчества (Ин. 19:37), а погребает Его Иосиф Аримафейский (Мф. 27:57—60; Мк. 15:43—46; Лк. 23:50—53; Ин. 19:38—42) — человек богатый (Мф. 27:57).

Булгаковского Иешуа от евангельского Иисуса отличают не только многие ключевые обстоятельства рождения, жизни и смерти, но и мировоззрение, и понимание своей миссии.

Иешуа не называет себя философом, но Понтий Пилат определяет его именно так и даже спрашивает, из каких греческих книг он почерпнул свои воззрения. На мысль о греческих первоисточниках знаний Иешуа прокуратора натолкнуло рассуждение о том, что все люди добры от рождения. Философская концепция Иешуа о том, что «злых людей не бывает», противостоит знанию иудеев об онтологическом зле.

Напротив, евангельский Иисус говорит, что человеку может быть присуще зло, при этом источник как добра, так и зла — сердце человека (см. Мф. 12:34-35 и др.).

Иешуа в романе «Мастер и Маргарита»

Место героя в романе

Иешуа Га-Ноцри есть почти во всех сюжетных линиях романа «Мастер и Маргарита». Этот образ появляется в самом начале повествования и действует на протяжении всего сюжета, в том числе – в финале романа. После того как Иешуа фактически заканчивает свое существование, герой получает вечную жизнь, которую может проводить, беседуя с Понтием Пилатом.

Все произведение М. А. Булгакова построено на принципе двойничества. Ершалаимский мир идет параллельно с московским обществом. В двух мирах выделяются образы Иешуа и Мастера, которые имеют и своих последователей, и своих предателей.

Левий Матвей – ученик Иешуа, а Иван Бездомный – ученик Мастера. Га-Ноцри предает Иуда из Кириафа, а Мастера – Алоизий Могарыч. Для полного раскрытия произведения, необходимо понимать, что оба мира тесно переплетены друг с другом.

В то же время образ Иешуа Га-Ноцри интересен в сюжетной линии, связанной со столкновением взглядов данного героя с взглядами Понтия Пилата.

Несмотря на то что этих персонажей можно назвать антиподами с различными точками зрения на жизнь, друг в друге они нашли интересных собеседников. И их беседы наполнены философскими мыслями, интересными для всего повествования.

Характеристика Иешуа Га-Ноцри в наибольшей степени дается при помощи цитат. Портретная характеристика дана довольно скупо, потому что автор хотел, чтобы читатель обратил внимание на мировоззрение персонажа, на его мысли и взгляды на жизнь, а не на внешность. Иешуа – это человек, «не сделавший никому в жизни ни малейшего зла».

Несмотря на жизненные трудности и невзгоды, герой добр по своей природе. Он считает всех людей такими же добрыми: «Злых людей нет на свете». Добрым человеком герой называет даже Крысобоя. По мнению Иешуа, в мире нет злых людей, «есть только люди несчастливые».

Иешуа Га-Ноцри, хотя и является безобидным и ни в чем не виноватым человеком, никого не винит в предстоящей ему казне. Прощение – вот главный принцип Иешуа. Он прощает даже трусость Понтия Пилата, несмотря на то что считал самым главным людским пороком именно трусость.

Иешуа умирает, ни разу за свою жизнь не предав собственные убеждения. Он чист перед самим собой.

Иешуа Га-Ноцри – своеобразный Иисус Христос в булгаковской версии. Существует множество точек зрения по поводу такого отождествления. Многие исследователи до сих пор спорят, является ли Иисус прототипом героя, почему герой назван именно так и с какой целью это сделал М. А. Булгаков.

Вероятнее всего, писатель не называет героя именем Иисуса, чтобы показать его человеческое начало. Отличается и возраст Иисуса Христоса и героя романа М. А. Булгакова. Иешуа не обожествлен, он простой человек, который страдает, боится, чувствует боль и радуется любому проявлению жизни.

Га-Ноцри – образ человеческой любви к ближним, который в произведении выступает как доброе начало, противопоставленное злым началам (Воланд и его свита).

Перед писателем не было цели описать образ Христа, он показал простого человека, прототипом которого был сам Иисус.

Несмотря на то что образ Иешуа не имеет божественного начала, он идеален, показывает каждому читателю необходимость добра в мире. Только благодаря добрым поступкам человек может управлять целым миром.

Не зря автор показывает то, что другие люди за ним «ходили по пятам». Даже то, что Иешуа смог избавить прокуратора от головной боли, говорит о силе этого человека.

Иешуа является человеком, философские мысли которого затрагивают душу каждого. Именно данный герой учит, что на свете не существует злых людей. Однако Иешуа не пытается распространить свое учение, он высказывает свои мысли в надежде, что они смогут быть поняты каждым человеком.