Виды соучастия в уголовном праве
При анализе видов соучастия особых проблем вроде бы не должно возникать, теория уголовного права устойчиво выделяет по функциональному признаку соисполнительство и соучастие с распределением ролей. Тем не менее теоретикам, а вслед за ними и практикам, и законодателю удается настолько усложнить данный вопрос и по терминологическому оформлению, и по существу, что от простоты его не остается ничего.
Даже терминологически они в теории оформляются различным образом (совиновничество, простое, сложное соучастие и т.д.). Так, М.И.Ковалев вслед за германским уголовным правом начала XX века предлагает выделять совиновничество и соучастие в слова, здесь же он выделяет и соисполнительство1.
При этом связь между указанными тремя категориями весьма странно выглядит. По его словам, «преступная группа, состоящая из нескольких лиц, может действовать без особого разделения ролей, так что все участники группы будут являться исполнителями, и тогда налицо такая форма соучастия, как соисполнительство (совиновничество) (выделено мною. — А.К.Г.
Из данной фразы следует однозначный вывод: соисполнительство и совиновничество — суть одно и то же, в плане терминологическом — синонимы. Но в последующем оказывается, что это вовсе не так: «Между соисполнительством и совиновни-чеством можно провести следующее различие: соисполнительство — один из видов соучастия, а совиновничество характеризует одну из его форм»3.
Отсюда следует, что если можно провести различия, значит анализируемые факторы обособлены, самостоятельны и в сущностном, и в терминологическом плане. Заложенное самим автором противоречие еще более углубляется при толковании того и другого понятия, поскольку выделенные им виды соучастия не включают соисполнительства .
Не меньшее удивление вызывает и применение термина «совиновничество», если посмотреть на него с позиций его определения, предлагаемого М.И.Ковалевым, и сопоставления с соучастием в узком смысле слова. По мнению автора «совиновничество — такая форма умышленной совместной деятельности нескольких лиц в совершении преступления, при которой каждый из участвующих является исполнителем, то есть непосредственно совершает преступление»5.
На наш взгляд, не было необходимости у автора применять термин, основанный на субъективном моменте («совнновничество»), для понимания абсолютно объективной категории, базирующейся на характере поведения. Не спасает и то, что автор говорит об умышленной деятельности, поскольку умысел в целом характеризует соучастие, а родовой признак не может выступать в качестве обособляющего классы.
Усугубляет проблематику и сопоставление двух указанных видов соучастия, при котором оказывается, что одному из них присуща субъективная основа (совиновничество), тогда как другому — объективная (соучастие в узком смысле слова) и это в одной классификации.
Немного понятными становятся причины, на базе которых возникло указанное смешение категорий, при рассмотрении определений соисполни-тельства и совиновничества, когда первое понимается как совместная деятельность двух и более исполнителей и хотя бы одного иного соучастника, а второе — как деятельность только нескольких исполнителей1.
Но и здесь, во-первых, мы имеем две категории одного уровня, а не виды и формы, поскольку речь идет только о различных функциях в том и другом случаях; во-вторых, указанное деление понятий нельзя назвать классификацией, так как две категории переплетены, одна из них (соисполнительство) шире по объему другой (совиновничества) из-за включения в нее кроме двух и более исполнителей еще иных соучастников (организатора, подстрекателя, пособника); в-третьих, автор, понимая под соисполнительством и действия иных соучастников, пытается теоретически осмыслить и перенести в вопрос о видах соучастия традиционную фикцию, от которой следовало бы избавиться, а не развивать ее до бесконечности, и к этому мы еще вернемся.
Единственно приемлема позиция М.И.Ковалева по дифференциации соисполнительства и совиновничества лишь в дословном толковании их определений, из которых следует, что кроме соисполнительства и соучастия с распределением ролей, имеет место и нечто третье, когда в действительности объединены и то, и другое2.
Но в таком случае термины соисполнительство и совиновничество в понимании М.И.Ковалева лишь запутывают существо вопроса. Подводя итог сказанному, необходимо отметить, что изменение терминологического оформления одного и того же явления не меняет существа вопроса: за всеми ними в основном объективно скрывается соисполнительство и распределение ролей.
Именно таким образом их и следует называть, поскольку в самом наименовании уже отражены сущности оформляемых ими явлений (сравните «простое соучастие» и «соисполнительство» и сразу станет ясно, что второй термин более точно оформляет суть соучастия, в котором представлены только исполнители).
Поскольку дискуссия о терминах имеет смысл лишь тогда, когда она отражает изменения сущности явления, а в иных случаях она малопродуктивна, по-видимому, пора прекратить спор об оформлении видов соучастия и договориться о единой терминологии. Думается, более точных понятий, нежели соисполнительство и соучастие с распределением ролей, максимально полно отражающих суть видов соучастия, теории найти не удастся.
Группа лиц без предварительного сговора
В ч.1 ст. 35 УК регламентируется совершение преступлений группой лиц: «преступление признается совершенным группой лиц, если в его совершении совместно участвовали два или более исполнителя без предварительного сговора». Данный термин был и ранее принят в теории уголовного права и законодательной практикой, поскольку УК 1960 года в качестве квалифицирующего признака в преступлениях, предусмотренных ст.ст.
117, 228, 240 УК, его выделял. Однако толкование «группы лиц» долгое время оставалось весьма специфичным. Так, Р.Р.Галиакбаров один из разделов работы озаглавил: «Совершение преступления группой лиц при отсутствии предварительного сговора»1, имея в виду квалифицирующий признак, указанный в ст.ст.
117, 238, 240 УК РСФСР. «Фактически анализируемая разновидность группы обладает сочетанием всех выделенных выше показателей преступления, совершенного по предварительному сговору группой лиц, за исключением предварительного сговора соучастников (выделено мною. — А.К.) «.
Истины ради нужно признать, что Р.Р.Галиакбаров не был одинок в анализируемом плане. Так, П.Ф.Тельнов выделял три разновидности преступных групп и среди них группу, «для создания которой предварительный сговор не обязателен (ст. ст. 117, 238, 240 УК)»3.
Абсолютно непонятно, откуда авторы взяли, что группа лиц применительно к трем указанным видам преступлений осуществляется без предварительного сговора? Разве они не были знакомы с судебной практикой по делам об изнасилованиях, где предварительный сговор существует в большинстве уголовных дел по групповым изнасилованиям, иной подход был бы социально неоправданным.
С другой стороны, разве не известны С.Ю.Афиногенову случаи совершения изнасилования лицами, примкнувшими к исполнителю уже в процессе совершения преступления. Придерживаясь своих точек зрения, Р.Р.Галиакбаров и другие исследователи изъяли из групповых изнасилований преступления, совершенные организованной и устойчивой организованной группами, которые, по его же признанию, являются разновидностью соучастия с предварительным сговором, то есть наиболее опасные формы группового объединения.
Разумеется, указанная позиция делала весьма проблематичной квалификацию групповых изнасилований с предварительным сговором, ведь нельзя же их было квалифицировать по ч.1 ст. 117 и ст. 17 УК РСФСР, поскольку это явно необоснованная квалификация форм групповых преступлений.
Ничуть не лучше и позиция С.Ю.Афиногенова, который выбрасывает за рамки соучастия вообще случаи совершения преступления без предварительного сговора, признавая тем самым их единолично совершенными; не трудно смоделировать ситуацию, когда мужчина, услыхав женский крик о помощи, прибежал к месту совершения изнасилования; увидел, что изнасилование уже началось, но женщина продолжает сопротивляться; и придержал руки женщины, преодолевая ее сопротивление.
И это, по мнению автора, является единолично совершенным преступлением. Каким? С точки зрения С.Ю.Афиногенова здесь нет соучастия; нельзя вменить и неоконченное преступление, поскольку изнасилование уже было окончено как преступление; нельзя вменить и оконченное изнасилование данному «помощнику», ведь он не совершал полового акта; совершаемые действия не относятся ни к одному виду криминально значимого физического насилия. Как быть? Выхода два: отпустить «помощника» с миром или вменить ему хулиганство — эту палочку-выручалочку уголовного права.
Терминологический и сущностный анализ «группы лиц» показал следующее. Термин «группа лиц» применительно к УК 1960 года был довольно неопределен. Выше мы уже писали, что любое соучастие — группа лиц, и поэтому данный термин с необходимостью включал в себя наряду с групповыми преступлениями еще и элементарное соучастие.
Разумеется, можно говорить о группе лиц в широком и узком смыслах, подразумевая под первым соучастие вообще, а под вторым — групповое преступление. Но это порочный подход, опять-таки размывающий понятийный аппарат. Поэтому нужно было идти другим путем, четко уяснив неприемлемость охвата группой лиц элементарного соучастия.
Исходя из двойственного понимания группы лиц, необходимо было в законе заменить его другим термином, более точно отражающим суть анализируемого квалифицирующего признака. Ведь закон, выделяя его, пытался обособить второй уровень совместности преступной деятельности, его повышенную опасность.
Отсюда вполне приемлем для закона был термин «преступная группа»1, за которым скрывалась бы форма соучастия, противостоящая элементарному соучастию. Мы вовсе не отвергаем термина «групповое преступление», применяемого некоторыми авторами; просто он достаточно неуклюж в сочетании с другими терминами уголовного закона: если вполне приемлемо словосочетание «изнасилование, совершенное преступной группой», то практически невозможно вписать в законодательную формулировку «групповое преступление», по крайней мере, с его применением могут возникнуть определенные терминологические и стилистические трудности при построении закона.
Понятие исполнения
Для более полного понимания функций тех лиц, которые действуют по исполнению преступления, необходимо рассмотреть само исполнение преступления. Стадия исполнения преступления3 достаточно сложна по своей структуре (совершение того или иного деяния тем или иным способом, наступление преступного результата) и поэтому требует дополнительной дифференциации, в связи с чем необходимо выделить этапы выполнения деяния и наступления общественно опасных последствий.
Довольно обширную характеристику исполнению преступления дал А.Н.Круглевский4 и особенно ценно в его анализе то, что он признал исполнение «общим для всех формул покушения понятием. В этом общем признаке формул покушения и заключается ключ к уразумению существа покушения»1.
По существу, на наш взгляд, он первый обратил столь серьезное внимание на исполнение преступления как стержень покушения, пока не разделяя стадии и неоконченное преступление и не представляя исполнение в качестве стадии совершения преступления. Автор выделяет три смысла понимания исполнения:
«Исполнение явления может означать или его осуществление, в смысле воплощения признаков явления во вне; или его становление, в смысле процесса приобретения явлением признаков реального явления; или исполнительное действие, то есть действие, предпринятое с намерением вызвать реализацию преступления2, иначе говоря, исполнение можно понимать в трех смыслах — либо как факт достижения преступного результата; либо как стадию преступления, включающую в себя и преступный результат, то есть развитие последней стадии преступления; либо как только действие-исполнение.
Анализируя уголовно-правовые теории и законы того времени, автор приходит к выводу, что «в основу своих определений покушения современные законодательства кладут понятие об исполнении преступления либо в смысле становления преступления, либо в смысле исполнительного действия.
Преобладающим приемом определения покушения должен быть признан первый метод. Большинство уложений, формулируя покушение, прибегает именно к понятию о становлении преступления» , то есть он признает исполнение процессом становления преступления, «поскольку под становлением преступления мы разумеем реальный процесс образования преступления, последовательное возникновение отдельных его признаков» .
Мы полностью согласны с таким решением, но не только потому, что так поступали законодательства многих стран прошлого времени, но и потому, что подобное абсолютно верно с позиций формально логического рассмотрения стадий совершения преступления: 1) мы имеем стадии совершения преступления как процесс развития преступления во времени и пространстве; 2) мы имеем создание условий как процесс развития одной из стадий совершения преступления, в который входит и его результат (например, передача изготовленного оружия по назначению); 3) мы имеем исполнение преступления как процесс развития последней стадии совершения преступления, в который входит и его результат (например, причинение вреда общественным отношениям). Вот эта логическая последовательность и составляет суть совершения преступления и каждой его стадии.
К сожалению, кроме понимания исполнения преступления как процесса создания преступления, другого более точного определения исполнения мы у А.Н.Круглевского не нашли. Но он предложил общее понятие исполнения: «Под исполнением или осуществлением следует разуметь воплощение представляемого явления в действительности или факт существования реального явления, соответствующего признакам представляемого явления»1.
Пожалуй, первым, кто дал определение данной стадии, является М.П.Редин, который назвал ее совершением преступления1; в результате он оторвал создание условий от совершения преступления, выведя тем самым и возможное приготовление за пределы преступного.
Разумеется, здесь он поддержал позицию законодателя, чего не должен был делать вообще из-за слишком высокой фиктивности законодательных положений, тем более, что подобное в целом деформирует представление о стадиях совершения преступления. По его мнению, «совершение преступления — это такая стадия осуществления преступного намерения, в процессе которой лицо нападает на объект преступления и непосредственно приводит преднамеренное в исполнение»3.
Совместность участия как признак соучастия
Попытки найти признак, который характеризовал бы объединяющий характер соучастия имели место еще в середине XIX века. Так, А.Жиряев писал: «В действовании заодно содержится как бы круговая порука, на основании коей произведенное одним должно быть приписано и другому»1.
На этом основании Н.С.Таганцев создал теорию солидарной ответственности, базирующуюся на причинной связи, общности вины и соглашении соединяющих ся лиц , при этом солидарная ответственность объявляется признаком соучастия. Критикуя такой подход, Г.Колоколов исходил из отношения нескольких лиц к единичному результату, который каждый из виновных своим положительным действием обусловливает2.
Мы видим, что и Г.Колоколов не выделил какого-либо обобщающего признака, характеризующего объединенную деятельность соучастников, хотя нужно признать его большую приближенность к современному пониманию соучастия, поскольку он исходит уже из единичного результата и отношения к нему всех виновных.
Несколько позже С.В.Познышев предложил определение соучастия, в котором обобщающие признаки объединенной деятельности соучастников отражаются в достаточно полном объеме: «Соучастие и можно определить как виновное совершение одного преступления совместною деятельностью нескольких лиц»3, где уже была выделена совместность как характеризующий объединенную деятельность соучастников признак.
По этому пути в дальнейшем и пошло российское уголовное право. Так, А.Н.Трайнин определял соучастие как «совместное участие нескольких лиц в совершении одного и того же преступления, участие, при котором каждое из действующих лиц должно быть причинно и виновно связано с преступным результатом»4. Это же нашло отражение и в последующих законодательных актах.
Согласно господствующей точке зрения совместность участия признается объективным признаком преступления5. В то же время в теории высказано мнение об объективно-субъективном характере совместности. «Совместность — это момент не только или, вернее, не столько объективный, сколько субъективный»6.
Сказанное доказывается тем, что бывает такое стечение объективных обстоятельств, при котором становятся возможными как соучастие, так и и др. деяние при его отсутствии1. Несколько странную позицию по данному вопросу занял Н.Г.Иванов. С одной стороны он вроде бы признает совместность объективным признаком2.
С другой стороны он характеризует совместность общностью усилий, вкладов в достижение единого результата, связью между взаимодействующими лицами, причинной связью между взаимодействием всех и результатом3, придавая ей некоторый субъективный характер.
Похоже, такую же точку зрения высказывает А.В.Шеслер, когда выделяет совместность преступных действий, «то есть причинение совместного преступного результата общими (объединенными) усилиями соучастников»4, и совместность умысла соучастников5, при этом автор не совсем точен, говоря о совместности действий, но расширяя совместность и на субъективный момент (умысел).
Указанная позиция на первый взгляд, да и по существу, представляется привлекательной. Естественно, совместность участия — сплав объективного и субъективного. В этом плане она ничем не отличается от любой человеческой деятельности, сознательно осуществляемой, в которой фактически нельзя разорвать само поведение и отношение к нему деятеля.
Однако понимание этого не исключает уголовно-правового научного анализа, при том анализа абсолютно раздельного, объективной и субъективной сторон преступления (собственно поведения и отношения к нему), который позволяет более четко вычленить проблемы той и другой в отдельности и полнее конкретизировать их решение, чего нельзя будет достичь при синтезированном рассмотрении указанных сторон преступления.
Указанное вполне понятно любому специалисту. Такой общий подход по вычленению явления из всеобщей связи с целью его глубокого исследования вполне применим и в соучастии. Если мы признаем совместность объективно-субъективным признаком, то придется в совокупности анализировать и объективные связи поведе ния соучастников, и общий результат их деяния, и объективные связи между поведением соучастников и общим результатом, и субъективную взаимосвязанность поведения участников, и распространение виновности на совместность.
Тот факт, что совместность участия как объективный признак сама по себе не создает соучастия (именно это выдвигает Ф.Г. Бурчак и другие в качестве аргумента в пользу объективно-субъективного характера совместности), отнюдь не доказывает необходимости предлагаемого ими решения.
Ведь если какое-то явление устанавливается на основе множества признаков, их совокупности, то никогда ни один из признаков не может создавать явления в целом. Отсюда и совместность не способна самостоятельно, в отрыве от других признаков создать соучастие; оно возникает при наличии совокупности объективных и субъективных признаков.
Именно поэтому вполне приемлемо для достижения научных целей при анализе признаков соучастия выделить в качестве самостоятельного только объективный признак — совместность участия, а в качестве субъективных признаков — психическое отношение к совместности и субъективные связи при совместности.
