Современная педагогическая модель профессионального образования студентов в области ювелирного искусства

Концептуальные основы современной педагогической модели профессионального образования в ювелирном искусстве

Под содержанием профессионального образования в области традиционного и прикладного искусства, следует понимать систему знаний, умений, навыков, черт творческой деятельности, мировоззренческих и поведенческих качеств личности, которые обусловлены требованиями общества к специалистам соответствующей квалификации и профиля и к достижению которых должны быть направлены усилия, как педагогов, так и учащихся учебных заведений, обеспечивающих получение профессионального образования заданного уровня. .

Моделирование — это воспроизведение характеристик какого-то объекта на другом объекте специально созданном для изучения. Моделью профессиональной деятельности специалиста является состав и содержание типовых производственных задач (149). Под моделированием профессиональной деятельности в учебном процессе понимают выявление требование отрасли к выпускникам и трансформацию их в учебно-производственные задачи, выбор форм организации учебного процесса и методов обучения профессиональным умениям и навыкам.

Прогностическая научно-обоснованная модель специалиста — это документ, в котором содержатся научно-обоснованные данные, как о развитии соответствующей отрасли хозяйства, так и данные о знаниях, навыках и умениях, требованиях к личностным качествам специалиста, который может функционировать в условиях отрасли, и подготовлен потенциально для творческой работы.

Задача моделирования образовательного процесса в ювелирном искусстве состоит в установлении соответствия между требованиями, предъявляемыми к подготовке специалистов в учебном заведении, и фактическим объемом профессиональных знаний и умений, получаемым выпускником учебного заведения. В связи с этим встает вопрос о прогнозировании эталонных требований к выпускнику учебного заведения.

Общие цели профессионального образования в ювелирном искусстве конкретизируются в общих требованиях к выпускнику профессионального учебного заведения (129):

-владение знаниями и умениями в соответствии со стандартом профессионального образования, необходимыми для успешного выполнения деятельности по полученной профессии, специальности, для адаптации в современных условиях жизни и производства;

-сформированный умственный потенциал, развитый интеллект и волевые качества, развитая память, способность разумно действовать, справляться с производственными и жизненными обстоятельствами; способность творчески мыслить, анализировать возникающие производственные и жизненные ситуации, оперативно принимать самостоятельные решения, делать выводы, предвидеть последствия своих действий;

— развитые личностные качества: реалистичные представления и способность к самооценке и адекватной оценке по отношению к себе и другим людям; сформированные высокие морально-нравственные, этические и эстетические ценности; уважительное отношение к окружающим, способность к сочувствию и сопереживанию; настойчивость в учебе и работе; умение отстаивать свои убеждения; независимость в мышлении и поведении; уверенность в своих силах и способностях; развитая потребность в самосовершенствовании и саморазвитии;

-способность к рефлексии собственной деятельности: умение анализировать, контролировать и оценивать свои действия, понимать причины своих ошибок и затруднений, намечать пути и способы их устранения и предупреждения; способность «учиться на ошибках», находить пути и способы повышения качества эффективности учебно-познавательной и профессиональной деятельности (129).

Процесс создания педагогической модели позволил выявить характеристику умений будущего ювелира. Проведенные исследования выявили, что профессиональные умения ювелира представляют систему целесообразных действий и являются сложными умениями, которые представлены следующими компонентами деятельности:

эмоционально — мотивационный компонент;

ориентационно — планирующий компонент;

содержательно — операционный компонент;

контрольно — оценочный компонент.

Каждый компонент структуры профессионального умения ювелира имеет свое содержание, организацию и функции, поэтому дадим им краткую характеристику.

Эмоционально — мотивационный компонент умения является источником активности и одновременно системой побудителей к деятельности. Он включает в себя мотивы активного творчества и поддерживает эту активность на протяжении всех этапов художественно-эстетического познания.

Дронов роман владимирович — диссертации — известные ученые

Понятие «собственного» в контексте задачи «преодоления метафизики»: ж. деррида и м. хайдеггер

Задача настоящей главы сводится к рассмотрению специфических черт постмодернистской онтологии в их проблематическом освещении. На наш взгляд, ведущим мотивом и атрибутом антиметафизической настроенности современной философии является подрыв всевозможных «согласованно-стей», априорных и неоправданно установленных корреляций.

Так, понятие «собственное» знаменует для Ж. Деррида сцепление ряда важных проблем, касающихся одновременно двух важнейших тем западноевропейской метафизики — «тождества» и «присутствия». Тематизация этого понятия1 означает для Ж. Деррида экспликацию внутренне присущей ему проблематичности, обнаруживающейся (при внимательном «деконструкти-вистском» рассмотрении) в нарушении им как природы тождества, так и режима присутствия.

Таким образом, через обращение к теме «собственного» мы надеемся рассмотреть в настоящем параграфе возможности специфически деконструктивистской проблематизации тематики «тождества». Иными словами, этот параграф нацелен на прояснение характера и роли некоторых затруднений, возникающих в рамках деконструктивистской попытки продолжения хайдеггеровской «критики» метафизики наличия, радикализации этой критики и освобождения ее от некоторых ее предпосылок, главным об-разом, от того, что Ж.

Деррида называет «хайдеггеровской надеждой» . Проблема «собственного», по-разному тематизированная у М. Хайдеггера и Ж. Деррида и хорошо поэтому демонстрирующая точки размежевания двух этих проектов критики, точнее, — линию продолжения хайдеггеровского проекта за его «собственные» пределы, послужит путеводной нитью для предпринимаемого нами анализа.

Упомянутые затруднения, характер которых мы надеемся продемонстрировать, нельзя считать собственно деконструктивистски-ми затруднениями, так что их наличие могло бы свидетельствовать о несостоятельности дерридеанской радикализации дела М. Хайдеггера, но, скорее, затруднениями самой, верной этому делу (и в этом смысле остающейся предельно хайдеггеровской), критики метафизики, поскольку уточнения, вносимые в нее Ж. Деррида, являются, на наш взгляд, небезосновательными.

Тема «собственного» (вплоть до оформления «собственного» как концепта) прямым образом была затронута в работах Ж. Деррида 60-х годов, та-ких как «Голос и феномен» , «О грамматологии» , «Насилие и метафизика» и др. Речь в них, однако, идет о том, что, в качестве скрытого мотива, эта тема традиционно присутствует в текстах философов, что и позволяет ей оформиться, стать «зримой» в ходе «деконструкции» Жаком Деррида отдельных приемов и уловок мышления Э. Гуссерля, К. Леви-Стросса, Ж.-Ж. Руссо, Э. Левинаса.

Заметим, в качестве наиболее общего и предварительного утверждения, что интерес к теме «собственного» возникает у Ж. Деррида в контексте решения вопроса о возможности преодоления метафизики в мышлении. Мотив преодоления (Uberwindung) метафизики и ограничения ее рамками определенной эпохи и характеризующего ее способа мыслить последовательно проводился М.

Хайдеггером во многих его работах, начиная с «Бытия и времени»4. Поскольку у Э. Гуссерля речь также идет о «преодолении метафизики» (в значении освобождения феноменологического анализа от неконтролируемых презумпций) и в связи с этим возможно начать говорить о наследовании М.

Хайдеггером основного интереса феноменологии Э. Гуссерля, то задачей Ж. Деррида в работе «Голос и феномен» становится не столько контроль за соблюдением феноменологией своих исходных намерений, сколько возобновление самой проблемы возможности преодоления.

«Предметом нашего исследования, — отмечает Ж. Деррида во «Введении» к этой работе, -будет не то, могло ли некоторое метафизическое наследство тут или там ограничивать бдительность феноменолога, но действительно ли феноменологическая форма этой бдительности больше не контролируется со стороны самой метафизики?»1.

Смысл и присутствие

Связь проблематики смысла с проблематикой присутствия представляется не случайной. Можно даже говорить об определенной «обреченности» современной онтологии, стремящейся мыслить само бытие, на внимание к проблеме смысла, его онтологической природы и статуса.

И эта связь не возникает лишь случайным образом в рамках определенного философского контекста и его логики и лексики, не устанавливает свою необходимость только в рамках единичной философской традиции, — например, той, которая прослеживается от феноменологии Э.

Гуссерля до деконструкции Ж. Деррида. Сама необходимость этой связи имеет, по-видимому, более универсальный характер. С целью прояснить природу этой связи и той необходимости, которую она обнаруживает в рамках современной и постсовременной онтологии, мы намерены параллельно ее деконструктивистскому контексту обратиться к рассмотрению постановки этой проблемы в «трансцендентальном эмпиризме» Ж. Делеза.

До настоящего времени два эти «постструктурализма» — Ж. Деррида и Ж. Делеза — не слишком прямо соотносятся исследователями. Несмотря на видимое единство некоторых — специфически «постструктуралистских» -тем (различия, нонсенса, ускользания (следа) и др.) различие в способах постановки этих «общих» проблем, приемах изложения, наборе основных понятий вызывает известную осторожность в сближении этих программ1.

Нашей косвенной задачей, поэтому, станет демонстрация этого «родства», находящего выражение, на наш взгляд, не только в однородности тематики, но и в фундаментальном единстве основных установок мышления. Прямым же образом мы намерены в этом параграфе показать контексты и проследить саму «логику» онтологического мышления, которой обусловлена связь проблем «присутствия» и «смысла» у Деррида и Делеза.

Прежде чем обратиться к деконструкции Деррида феноменологического понимания «смысла» и его связи с проблематикой присутствия, отметим, что, несмотря на очевидное внимание со стороны исследователей творчества Деррида к «семантическим» и «лингвистическим» аспектам деконструкции, речь чаще всего идет о деконструктивистской критике структурализма и структурной лингвистики с захватом таких понятий, как «означаемое», «означающее», «знак», «референция»1.

Именно в этом контексте и в этой терминологии заходит речь о критике «трансцендентального означаемого»2. Однако в наши цели входит более внимательное и недоверчивое рассмотрение отношений постструктурализма и трансцендентальной установки, не упускающее возможности наследования постструктурализмом определенных гносеологических ориентиров у традиции, прямо связанной с именем трансцендентальной философии.

В «Голосе и феномене» Ж. Деррида разворачивает деконструкцию гус-серлевского применения понятий «смысл» (Sinn), «значение» (Bedeutung), «выражение» (Ausdruck), «указание» (Anzeichen), «знак» (Zeichen). В ходе этого разбора он стремится продемонстрировать традиционный «метафизический» интерес, изначально ориентирующий весь проект феноменологии.

«Метафизика» Гуссерля, согласно Деррида, проявляет себя в феноменологическом стремлении «очистить» сферу «живого опыта» от наслоений форм его «выражения» и «интерпретации». При этом и само «выражение» опыта (опыт необходимо дается речи лишь в некоем своем «выражении») мыслится как его ре-презентация, т.е. воспроизведение присутствия, отсылающее к его до-выразительной данности, моменту само-данности сознанию, присутствию в сознании как таковому.

Гуссерль различает два вида знаков: выражающие и указующие. При этом «значением» в строгом смысле наделены лишь знаки, которые служат «выражению». «Указание», как знак, лишь сопутствующий «выражающей» речи (жестикуляция, мимика), лишено «значения». Разумеется, жест, как и любое другое «указание», не мыслится Гуссерлем совершенно бессмысленным, но его содержание может приобрести характер «значения» только внутри «выражения», т.е. при его передаче в речи.

Таким образом, Гуссерль стремится либо редуцировать указания к выражениям, либо, по меньшей мере, «очистить» слой выражения от всех элементов указания, поскольку de facto два эти типа знаков всегда выступают переплетенными в живой коммуникации. Но поскольку de jure значение и смысл принадлежат исключительно уровню «выражения», то Гуссерль вынужден рассматривать «внутренний монолог» как своеобразную норму выражающей речи.

Сами понятия значения и смысла чаще всего (в «Логических исследованиях» — повсеместно) выступают синонимами, и лишь в «Идеях I» встречается различие в их употреблении. В передаче Деррида оно сводится к тому, что «значение предназначается для идеального смысла вербального выражения, разговорного языка, в то время как смысл (Sinn) покрывает всю ноэматическую сферу вплоть до ее невыразимого слоя»1. Таким образом, ноэма уже сама по себе предполагает наличие смысла, независимо от его связи с языком и «выражением».

Что же здесь подвергается пересмотру и критике со стороны Деррида? Что ускользает от «бдительности феноменолога», выступает «предтрансцен-дентальной наивностью», может быть, — незамеченным нарушением «принципа всех принципов»? Впрочем, Деррида формулирует свою задачу радикальнее, ставя под вопрос сам «принцип принципов» как «исток и гарантию всех ценностей», как «подлинную самоочевидность», находящую выражение «в настоящем или в присутствии смысла для полной и изначальной интуиции».

Тематизация различия в границах имманентной критики опыта: «differenz», «difference», «differance».

Внимание к теме различия в рамках философии постмодерна признается некоторыми исследователями едва ли не конституирующим само это направление1. Однако анализ «случаев» ее экспликации в современной философии (Ж. Делезом, Ж. Деррида, а еще раньше — М. Хайдеггером) зачастую обходится без постановки проблемы ее внутренней детерминированности В рамках этого философского ансамбля.

Рассматриваемое лишь внешне, как устойчивый и характерный признак постмодернистской философии, внимание к понятию различия избегает освещения с точки зрения внутренней необходимости, которая предопределяет как само присутствие этой темы внутри указанной традиции, так и «морфологические» сходства в способах ее постановки разными авторами.

Задачей настоящего параграфа является, во-первых, демонстрация сущностного единства самой темы различия внутри постструктуралисткого проекта онтологии, во-вторых, — выявление необходимости обращения к тематике различия в рамках всякой «антитрансценденталистски» ориентированной установки имманентной критики опыта.

Иными словами, нам предстоит показать, в какой мере «различие» является необходимым понятием, а его тематизация — неизбежной при постановке задачи критики неправомерных соответствий: существа бытия — характеру сущего, природы мышления — стихии его предмета (самого мыслимого), означающего — означаемому и др.

Речь, следовательно, пойдет о возможном единстве истолкования Различия как такового, тематизация которого в современной философии была, на наш взгляд, обусловлена задачей отклонения указанных псевдосоответствий, их своеобразного расколдовывания. Таким образом, вопреки известным требованиям осторожности, склоняющим всякий раз рассматривать «различие» лишь в контексте определенного круга понятий и общей фигуры мысли того или иного автора, лишь в строгой роли означаемого того понятия, к которому мыслитель прибегает (будь то словарное «difference» или неологизм «differance»), нашей задачей станет обоснование возможности сближения контекстов в пользу единой темы, разворачивающейся в рамках определенного проекта онтологии.

Решение этой задачи находится, на наш взгляд, в зависимости от рассмотрения ряда отдельных ее аспектов, т.е. требует 1) формального обсуждения вопроса о возможной близости значений понятий «Differenz», «difference», «differance», представляющейся первоначально в форме неопределенной аналогии, 2) демонстрации в основных чертах упомянутого онтологического проекта (проекта имманентной критики опыта), в горизонте которого и разворачивается новая постановка проблемы различия в современной философии и, наконец, 3) экспликации внутреннего единства проблематики различия через обращение к отдельным случаям его тематизации (М. Хаи-деггером, Ж. Деррида, Ж. Делезом).

1) После того как мы коснулись понятия «differance» в контексте проблемы присутствия (собственного), перед нами необходимо появляется призрак возможной аналогии, вызываемой созвучием двух понятий: «differance» Ж. Деррида и «difference» Ж. Делеза. Оба понятия входят в заглавия программных работ указанных авторов: мы имеем в виду «Различание»1 Ж.

Дер-рида и «Различие и повторение» Ж. Делеза, появившихся во Франции десятилетие спустя после выхода в свет небезызвестной работы М. Хайдеггера «Тождество и различие». Но принимается ли во внимание во всех этих случаях одно и то же «различие»? Аналогия между отдельными этими «случаями» может послужить ориентиром, указывая на неопределенное родство значений этих знаков («differance» и «difference»), но сама она представляется, скорее, задачей и вопросом, нежели сходством, не требующим объяснения,

Имеются определенные основания считать это подобие (фонетическое, орфографическое и, — на что оно в первую очередь претендует, — семантическое) тождеством, понимаемым как тождество денотата, к которому отсылают оба знака, либо как тождество фигуры мысли, мыслящей одно и то же сходным образом.

Поддержанию этого взгляда служат и высказывания самих авторов, привлекающих различные имена под знамена будто бы единой, хотя и не открыто обнаруживающей свое тождество, проблемы — проблемы «различия» как уже имеющей традицию своего присутствия в истории западной мысли и занимающей в ней все более важные позиции.

Кажется, что и Ж. Делезом и Ж. Деррида ставится одна и та же задача — назвать по имени, сделав темой, т.е. предметом прямого анализа и непосредственного внимания, то самое, что уже давно скрыто имеет место. И тот, и другой апеллируют к уже сложившейся традиции, либо ситуации, в философии и культуре.

Теоретические предпосылки развития профессионального образования в ювелирном искусстве

Профессионализм является важнейшим качеством специалиста. Поэтому развитие профессиональных умений выпускников занимает одно из самых важных мест в решении проблем социализации студентов, их адаптации к стремительно изменяющимся условиям современной жизни.

Если обратиться к страницам истории профессионального обучения, то можно увидеть, что в истории мировой педагогической мысли особое место занимают идеи профессиональной и трудовой подготовки подрастающих поколений, ибо на всех этапах своей истории человечество решало важную для себя задачу передачи трудового и профессионального опыта от одного поколения, к другому.

Важная роль в формировании основ профессионального образования в России принадлежит великому русскому педагогу К.Д. Ушинскому (139), который в числе первых поставил задачу создания системы школьного ремесленного образования, отвечающего потребностям «индустриального направления века». Им были сформулированы следующие требования к системе и содержанию профессионального образования России:

— соответствие потребностям развивающейся экономики;

— конкурентоспособность подготавливаемых кадров;

— обязательная база — общее образование;

— разнотипный и разноуровневый характер профшколы, в зависимости, от исходного общего образования;

— сочетание общего и специального в содержании образования;

— практическая направленность обучения и четкая специализация и др.

Развитие профессионального образования в ювелирном искусстве имеет свои специфические особенности, так как оно основывается на глубоких технологических и художественно-эстетических традициях прикладного искусства, включая национальный этический и эстетический идеал.

Проблемы художественно-эстетического воспитания и образования в области традиционного прикладного искусства исследовали в своих работах Н.Б Крылова (68), Б.Т. Лихачев (77), В.Ф. Максимович (79), Б.М. Неменский (103), Т.Я Шпикалова (154), и др. Российские ученые рассматривают традицию как феномен принципиально динамичный и саморазвивающийся.

В народном искусстве традиция предстает неотъемлемым элементом в форме духовной составляющей, технических приемов исполнения и средств художественной выразительности. Традиционное прикладное искусство хранит многие феномены духовной жизни, явления экономического характера, этические и эстетические принципы, базисные основы национального менталитета.

В процессе развития художественного творчества в области прикладного искусства формировались искусство, наука, экономика и даже педагогика, поэтому, как пишет М.Ю. Спирина, «в современном образовательном пространстве, профессиональная подготовка художников традиционного прикладного искусства представляет собой уникальное многоплановое явление, одной из важнейших составных частей которого является теснейшая связь науки, практики и теории в образовательной деятельности профессиональных учебных заведений»(132).

В художественной образности произведений народных художественных промыслов, по утверждению В.Ф. Максимович, всегда присутствует глубинная содержательность, отражающая народные представления о мире и жизни. Эти изделия характеризуются глубокой логичностью, совершенством формы, завершенностью художественного замысла и решения.

Исследование развития художественного творчества в области прикладного искусства показали его исключительную сложность. Выявленно множество его способностей: гносеологическую (своеобразно познавать действительность), аксиологическую (своеобразно ее оценивать), пропагандистскую (распространять политические, философские, этические и другие общественные идеи), гедонистическую (вызывать душевный подъем, особое наслаждение), суггестивную (внушать определенный строй эмоций и мыслей), просветительскую (выступать своеобразным «учебником жизни»), эвристическую (активизировать и развивать творческие потенции людей), коммуникативную (выступать в роли особого языка, своеобразного средства общения между людьми) и др.

Искусство не только обогащает зрителя, слушателя, читателя знаниями, оценками, прогнозами и т.д., но и помогает ему лучше узнать и оценить самого себя, служит его самопознанию, самовыражению. Опираясь на генезис художественной педагогики, в теоретическом плане следует руководствоваться идеями Б.М.

Неменского (103) о том, что основной задачей преподавания изобразительного искусства является не просто обучение приемам изобразительной деятельности или «…развитие частных способностей, связанных со спецификой искусства как вида деятельности. Это средство.

Цель — не в навязчивом решении воспитательных задач с привлечением материала искусства как наглядного пособия, иллюстрации». Как утверждает В.Ф. Максимович (80) — «цель должна определяться тем, ради чего происходит развитие. Она должна быть связана с воздействием искусства на растущего, поскольку известно, искусство дает человеку знания о собственном духовном мире, возвышает и утончает его эмоции, учит эстетическим началам».

Форма опыта и природа «самих вещей» в деконструкции ж. деррида

Остановившись на некоторых особенностях и новациях постмодернистской онтологии, надлежит перейти от рассмотрения примеров отдельных ревизий к анализу характера и формы той очевидности, которая лежит в основе этих пересмотров. Иными словами, нам предстоит эксплицировать проблему основания, оказавшегося достаточным для постструктуралистской критики предшествующей онтологии.

Под «очевидностью» и ее формами мы понимаем определенный горизонт мышления, меняющийся на протяжении истории наследующих друг другу критик, но каждый раз служащий предельным и абсолютным основанием для производимого «разбора», будь то в форме «Abbau», либо «deconstruction».

В настоящем параграфе мы намерены проследить историко-философскую эволюцию гуссерлевского «принципа всех принципов» и феноменологического требования «к самим вещам!» — собственно то движение их интерпретации, которое захватило, на наш взгляд, не только феноменологию в ее гуссерлевской и хайдеггеровской формах, но и деконструкцию Ж. Деррида.

Тем самым мы, с одной стороны, надеемся показать преемственность деконструктивистской критики в отношении феноменологии и ее предпосылок и, с другой стороны, — продемонстрировать «сами вещи» Ж. Деррида. Это же явится и демонстрацией (на примере деконструкции Ж. Деррида) той формы очевидности, к которой склонны апеллировать современные формы онтологии.

А с учетом статуса постмодернистской философии как наиболее радикального и едва ли не экстремистского в отношении предшествующей традиции течения, наш анализ одновременно послужит и постановке вопроса о допустимой степени радикализма в онтологическом мышлении в рамках западной философии.

Обращаясь к рассмотрению эволюции принципов феноменологического предприятия, сразу отметим, что проблеме трансформации оснований, существа и целей феноменологии от Э. Гуссерля к М. Хайдеггеру посвящен целый ряд специальных исследований1. Не вдаваясь в существо спорных вопросов о характере наследования Хайдеггером гуссерлевской проблематики, мы воспроизведем лишь наиболее общие и совпадающие результаты указанных исследований.

Гуссерлевская феноменология возникает как метод, или «строгая наука», движимая стремлением исходить из «существа дела», или «самих вещей» («aus den Sachen selbst»), а не из произвольно принимаемых «философских» мнений. Противопоставление «самих вещей» «только словам», по замечанию В.А.

Куренного, заимствуется Э. Гуссерлем из «Системы логики» Дж. Ст. Милля, а «самопонятный смысл» призыва «к самим вещам», к которому неоднократно апеллирует М. Хайдеггер, восходит к употреблению Гегелем в «Феноменологии духа» связки «die Sache selbst», обычно переводимой на русский язык как «сама суть дела».

Последний, согласно «Идеям I» (24), формулируется так: «Любое дающее из самого первоисточника созерцание есть правовой источник познания, и все, что предлагается нам в «интуиции» из самого первоисточника (так сказать в своей настоящей живой действительности), нужно принимать таким, каким оно себя дает, но и только в тех рамках, в каких оно себя дает»3.

Если исходить из текста «Картезианских размышлений», смысл «первого методического принципа» сводится к следующему: «Понятно, что я, как начи- нающий философ, следуя своему стремлению к презумптивной цели — подлинной науке, — не могу вынести или придать значимость ни одному суждению, которое не было бы почерпнуто мной из очевидности, из опытов, в которых соответствующие вещи и положения вещей предстают передо мной как они сами» .

Как видим, понятие «беспредпосылочности» и соответствующее ее применению познание «самих вещей» попадает в зависимость от истолкования ряда иных понятий: «опыт», «очевидность», «интуиция», «правовой источник» и др.